домой Дебора твердила себе, что нет никаких веских доказательств — просто случайное высказывание Тониного знакомого копа о том, почему федералы вмешиваются в дела об убийствах. Тут она вспомнила тощего белого парня, который дважды пытался убить ее в Греции. Неприятный самодовольный взгляд, как у скинхеда, татуировки... Преступления ненависти?
Кернига вез ее домой в натянутом молчании. Он ждал у нее за спиной, пока Дебора открывала дверь в квартиру, а потом торчал в дверях, пока она не убедилась, что в квартире больше никого нет и что все так, как должно быть. Что это не так, Дебора поняла только после того, как он ушел.
На первый взгляд все выглядело прекрасно, но примерно через час после возвращения Дебора начала замечать разные мелочи: развешанная одежда, которую она бросила в корзину для стирки, запертый ящик письменного стола, неправильно расставленные книги на полках... Маркус сказал, что ничего не трогал в ее квартире, и Дебора ему поверила. Если он говорил правду, значит, кто-то еще побывал здесь после ее отъезда и эти люди, по-видимому, что-то искали. Они не торопились, словно знали, что хозяйка в ближайшем будущем не вернется, и очень постарались скрыть обыск. Не будь она такой безумной аккуратисткой, усмехнулась Дебора, наверное, ничего бы и не заметила. Однако что у нее могли искать, она понятия не имела.
Она позвонила Керниге, поделилась наблюдениями и заявила, что не хочет, чтобы кто-то приезжал. Снова проверила квартиру, а потом найденным на кухне молотком забила длинную щеколду на входной двери.
— Наверное, утром понадобится минут десять, чтобы выйти, — пробормотала Дебора, положив молоток на стол так, чтобы он легко попался на глаза.
В тишине квартиры, окруженная задумчивой сыростью летней ночи, она вдруг задумалась, есть ли хоть какой-нибудь прогресс в понимании того, почему погиб Ричард Диксон. В Греции все было яснее, хотя те события отступили очень-очень далеко, далеко во времени и пространстве, из-за чего ее тамошний опыт казался таким же чуждым и экзотичным, как сами руины. Она ожидала, что возвращение домой поможет обрести ясность. И вот теперь она дома, однако же — учитывая странное присутствие полиции в музее, еще более странные теории Тони и пустоту, которую смерть Ричарда оставила во всем, что когда-то составляло ее ощущение дома, — Дебора чувствовала себя совершенно растерянной.
Неожиданно для себя она взяла телефон и набрала номер.
— Алло?
— Привет, Кельвин. Прости, что так поздно.
— Я-то думал, что теперь хотя бы смогу нормально спать по ночам.
Дебора улыбнулась, все тревоги развеялись, как мелкий песок, когда она услышала радость в его голосе.
— Только не говори мне, что любишь спать днем, как красотки перед балом, — сказала она. Уж кто- кто, но не ты, означал ее тон.
Кельвин хмыкнул, и Дебора прикусила губу.
— Раз уж ты, несомненно, не спишь в любое время независимо оттого, на каком континенте находишься, — сказал он, — все эти рассказы о том, что красотки любят спать днем, несомненно, миф!
Она вспыхнула и сменила тему, пока не испортила все саркастическим замечанием насчет того, как хорошо он умеет флиртовать.
— А не странно, что федералы заявились расследовать смерть Ричарда до того, как возник разговор о контрабанде или преступлениях, в которые могут быть вовлечены разные штаты и народы?
Он быстро сосредоточился.
— Теперь, когда ты сказала... Что у тебя на уме?
— Ты не знаешь причину, по которой смерть Ричарда могла быть как-то связана с преступлением ненависти?
Несколько секунд Кельвин молчал, словно из него выпустили весь воздух.
— Преступление ненависти? — повторил он. — Против Ричарда? Как?
— Не знаю, — пробормотала она. — Просто интересовалась.
— Странные мысли приходят тебе в голову среди ночи.
В его голосе снова слышалась улыбка. По крайней мере он не сказал «в хорошенькую головку».
— Знаю, — вздохнула она, отмахиваясь от идеи. — Прости. Мне не следовало тебе надоедать.
— Ты не надоедаешь. Я рад поговорить с тобой. Раньше... в смысле при полицейских... — Он запнулся. — Так лучше.
— Да, — ответила она.
— Ты как там? Хочешь, я подъеду?
Дебора промедлила лишнюю долю секунды, прежде чем весело заявить, что все прекрасно, что у нее все прекрасно и необходимости приезжать нет. Что она все крепко заперла...
— Ну, если ты уверена...
— Хочешь завтра прокатиться? — спросила она.
— Конечно. А куда?
— В Афины.
— Ты возвращаешься в Грецию? — В голосе Кельвина звучало сильнейшее потрясение. Он был озабочен, даже напуган.
— Афины в штате Джорджия, — засмеялась Дебора. — Город знаменит командой «Джорджия буллдогз» и, помимо всего прочего, Центром прикладного исследования изотопов.
— Это еще что такое? — спросил он с явным облегчением.
— Там находится очень большая и очень дорогая машина, и потому именно туда могли в первую очередь направиться люди, вынесшие из спальни Ричарда то, что они считали телом Агамемнона.
— Чье-чье тело?
И Дебора рассказала.
Глава 55
Утром Дебора первым делом поговорила по телефону с агентом Кернигой. Нет, сказал он, сегодня она ему не понадобится. Да, она может уладить кое-какие дела в «округе», но обязана держать сотовый телефон включенным и не покидать штат. Дебора согласилась и сумела обойти дальнейшие вопросы скорее недомолвками, чем прямой ложью.
Почему, спросила она себя, ты просто не расскажешь ему о лаборатории, куда, возможно, стоит заглянуть, потому что туда греки — если тело в маске действительно забрали греки — вполне могли заехать?
Потому что этот путь мог оказаться тупиковым. Потому что украденные предметы просто не стоило искать. Потому что она подозревала, что Кернига по-прежнему утаивает от нее истинную цель расследования. Все это было правдой, но не настоящей причиной. Настоящая причина заключалась в том, что репутация Ричарда пострадала бы, если бы стало известно, что он вложил столько энергии в коллекцию, которая не стоила места на полках.
А не потому, что ты играешь в Нэнси Дрю?
Нет, вызывающе ответила сама себе Дебора. Не потому.
Она позвонила Кельвину, и тот попросил, чтобы она подхватила его возле работы. Ему надо было разобраться с какими-то бумагами, прежде чем ускользнуть на весь день. Он говорил с ней так, что в поездку захотелось взять шампанское и корзинку клубники, и Дебора вдруг обратила внимание, что, одеваясь на встречу, уделяет необычное для нее внимание мелочам. Она надела серьги и надушилась, и все это с совершенно не присущим ей девчоночьим ликованием. Попробовала помаду поярче, но это был слишком уж большой шаг, и Дебора снова стерла ее, смущенная и желанием накраситься, и мыслями, заставившими ее стереть краску.
«Господи, я ненавижу ухаживания. Или что там в двадцать первом веке сменило ухаживание. Все эти
