Дебора почти не шевелилась с того момента, как нашла тело. Дыхание замедлилось, даже грудь почти не поднималась, словно от желания разделить его неподвижность, его молчание. Все вокруг расплылось, на глаза навернулись слезы и наконец прорвались — полились, стуча по ковру, подобно тяжелым каплям летнего дождя.
Однако сквозь молчаливую муку лез какой-то пронзительный, настойчивый, казенный голос — так полицейский проталкивается через собравшуюся на месте автокатастрофы толпу, — голос власти и порядка, голос, подавляющий эмоции в пользу разума. Этот голос говорил, что Ричарда убили, что здесь не просто место горя, но место ужаса, даже опасности, и что ей надо действовать соответственно.
И все-таки Дебора не могла уйти, не могла оторвать залитые слезами глаза от ран Ричарда.
Хотя крови вытекло много, раны скорее напоминали плоские надрезы немногим более дюйма шириной, сейчас ржаво-красные по краям, в центре глубокие и пугающе черные. Грудь была залита струйками темной крови, но лужа, в которой он лежал, натекла из-под него. Могли ли раны («шесть или семь», сказал тот настойчивый, ориентированный на изучение подробностей голос, который обычно описывал глиняные черепки и могильные курганы) быть такими глубокими, что лезвие вышло из спины? Каким оружием их нанесли? Наверное, каким-то ножом, больше похожим на меч.
А еще возле каждой раны на коже было по паре отметин: два маленьких синяка примерно с дюйм по бокам от каждого плоского прокола.
Дебора поспешно отвернулась, к горлу подкатила тошнота, сухой спазм сжал желудок — и отпустил. Глаза, по-прежнему истекающие слезами, казались упрямо сухими, только изнутри что-то покалывало. Она крепко зажмурилась, внезапно охваченная мыслью, что нужно омыть раны, смыть кровь...
Тело нельзя трогать, произнес внутренний голос, полиции будет нужно сфотографировать все, как есть. Позже его кто-нибудь омоет.
— О, Ричард, еще столько надо было сделать, столько сказать...
Она произнесла это вслух, и тут, словно в ответ, зазвонил телефон.
Дебора поднесла телефон к уху. Движения по-прежнему оставались медлительными, дыхание — спокойным.
— Да?
— Они забрали тело?
Тот же голос. Дебора не ответила, не в силах оторвать взгляд от груди Ричарда, от того, что было Ричардом.
— Тело забрали?
— Нет, — ответила Дебора. Она сама не знала, почему отвечает.
— Жди на месте. Я еду.
Связь оборвалась.
Дебора уставилась на зажатый в руке телефон. Ее словно током ударило, немое оцепенение разом прошло. Она вскочила на ноги, отвернулась от тела и начала звонить в полицию.
Глава 7
Он сказал, что едет. Не сказал, зачем, что ему надо и сколько времени будет добираться. Не сказал, кто он, откуда узнал о событиях в музее, почему так беспокоится, не забрали ли тело Ричарда и кто мог его забрать. Кто бы он ни был, чего бы ни хотел, незнакомец явно связан со смертью Ричарда Диксона. Так Дебора и сказала оператору службы экстренной помощи, и слова эти подействовали, как адреналин, на разговор, который — до того момента — был вялым, даже каким-то двусмысленным. Она уверена, что пострадавший мертв?
— У него множественные ножевые ранения груди и брюшной полости, — ответила Дебора. — Тело находится в тайной комнате. Ричард написал записку об Атрее, это навело меня на мысль о Трое, поэтому я взяла «Илиаду», книжный шкаф открылся...
— Помедленнее, милочка, — вмешалась оператор.
Дебора начала довольно методично («множественные ножевые ранения...»), но надолго ее не хватило. Голос надломился, и она залепетала что-то невнятное.
— Простите. — Дебора внезапно почувствовала себя глупой и одинокой. — Я просто... Я...
Она сама не знала, что с ней, и не могла подобрать слов, чтобы начать объяснения.
— Все нормально. Просто переведите дух.
Несмотря на упоминание о тайной комнате (которое само по себе могло навести на мысль о розыгрыше) и вздор насчет Атрея, оператор не стала предупреждать, что ложные звонки в полицию сурово наказываются. Женщина понимала, что это — не игра, а значит, Деборе надо брать себя в руки, а не раскисать.
— Простите, — повторила она. — Ричард был очень... Мы были очень близки.
— Это кто, пострадавший?
— Да, погибший.
Дебора произнесла это совершенно спокойно, в голове было пусто, слова звучали правильно, но бессмысленно. На мгновение наступила тишина.
— Где именно вы находитесь? — спросила оператор.
— В спальне, — ответила Дебора.
— Я имею в виду адрес.
— Да, конечно. — Дебора снова почувствовала себя беспомощной дурочкой. — Простите. Музей «Друид-хнллз», улица Дирборн, сто сорок три. Дом соединен с музеем. Вы, наверное, бывали в этих местах. Не вы, конечно. Кто-нибудь бывал...
— Угу. Вы могли бы встретить у дверей? Это рядом?
— Вообще-то нет, — ответила Дебора.
— Ладно, — сказала оператор. — И насчет того человека, который звонил. Вы не представляете, кто это?
— Нет.
— Есть в доме безопасное место? Где вы могли бы закрыться и подождать полицию?
— Есть ванная. — Дебора снова ощутила всплеск паники, поняв, как серьезно женщина воспринимает ее таинственного собеседника.
— Можете там запереться? Дверь крепкая?
— Да, но мне придется положить трубку. У меня есть сотовый, можно говорить по нему...
— Да-да, хорошо. Не волнуйтесь.
— Ладно, — ответила она. — Я кладу трубку.
— Главное, не паникуйте.
— Постараюсь.
— Просто идите в ванную и запритесь накрепко, хорошо?
Дебора, кивнув, сказала «да». Положила трубку и присела на край кровати, глядя на дверь ванной. Потом встала, сделала два шага и всмотрелась в тускло освещенное пространство позади книжного шкафа — стараясь не глядеть на пол и распростертое на нем тело, — и в первый раз обвела взглядом поразительную... нет — невозможную... коллекцию.
Глава 8
В застекленных витринах хранятся предметы, не уступающие черепку, который она держала в руках несколько минут назад. Одна из витрин была открыта, и на стеклянной полке бросалось в глаза пустое место. В углу комнаты, в трех футах от светлого прямоугольника в центре, были разбросаны фрагменты керамики — в том числе такие же бирюзовые, как и найденный под кроватью.
