Стриптиз-клуб «Аллигатор»

– Дорогой, я в восторге от твоего английского чувства юмора!

Я положил ладонь на изгиб ее бедра, и глаза у нее сверкнули.

– Дорогой, в основном я придерживаюсь политики неприкосновенности, но для тебя готова сделать исключение. – Она покосилась на меня. – У тебя нежные, ласковые руки. Я привыкла к рукам погрубее.

– Дорогая, у меня на мозгах мозоли, а не на руках, – нашелся я, и она опять рассмеялась.

Засмеялся и я.

– Мартин, дорогой, настройся на серьезный лад. Церковь, куда мы едем, не совсем обычная. Думаю, сегодня тебя ждет настоящее потрясение!

– Вряд ли! Я уже усвоил, что многие стороны духовной жизни американцев любому стороннему наблюдателю кажутся совершенно непостижимыми. Полагаю, и религиозные каноны отличаются от общепризнанных. Так ведь это замечательно! Я ничего необычного в этом не нахожу.

– Ну, как знаешь. Уже подъезжаем…

Грунтовая дорога петляла среди вековых дубов, оплетенных испанским бородатым мхом. Казалось, будто кроны дубов цепляются за облака, несущиеся по синей лазури неба в сторону залива.

На опушке дубовой рощи мы остановились. Шерри-Ли перегнулась через спинку сиденья, взяла свое платье и вышла из машины.

– Давай переодевайся! Я мигом.

Она исчезла в придорожных кустах. А я сидел и размышлял о том, что самая сложная вещь в жизни – это научиться понимать, какие мосты наводить, а какие сжигать за собой.

– Ты еще не готов! – всплеснула она руками, когда вернулась преобразившаяся, в ситцевом платье в цветочек. – Поторапливайся! Здесь частные владения, и, если нас увидят, придется платить штраф!

Я переодевался прямо в машине, а она прогуливалась неподалеку.

– Я готов! – объявил я, выходя из машины.

На мне были черный пиджак, черные брюки, белая рубашка и… синие кеды. Оказалось, лакированные штиблеты я забыл дома.

– Ну, как я тебе в кедах? – улыбнулся я.

– Нормально! – сказала Шерри-Ли, окинув меня взглядом с головы до ног. – Поехали!

Минут через десять дорога привела нас на поляну, где находилась, по ее словам, «не совсем обычная» церковь, представлявшая собой низкое строение из серо-белых шлакоблоков. Не было ни шпиля, ни колокольни, только плоская крыша, крытая наполовину дранкой, поросшей мхом, наполовину ржавой жестью. В лесу на опушке, вокруг поляны, было припарковано несколько машин и мини-вэнов, видавших виды.

– Ах ты господи! Мы опоздали! – воскликнула Шерри-Ли.

И тут я услышал пение. Нас от церкви отделяло еще метров двести, но ветер доносил голоса певчих.

– Идите на гору, несите благую весть… – запел я.

– Подумать только, ты, оказывается, знаешь этот хорал! – просияла Шерри-Ли.

Я кивнул. Я знал этот хорал, а также спиричуэл «Приди, Господь, приди».

Шерри-Ли взяла меня за руку, и мы направились к церкви.

Деревянный крест и табличка с надписью «Церковь Небесных Знамений Иисуса Христа» на деревянной двери, исчирканной всякими непристойностями, заставили меня придержать шаг. Ох уж эта Америка! Следы убогого умишка стебанутых сатанистов, фанов хеви-метал, встречаются на каждом шагу.

Когда мы вошли в церковь, худощавый мужчина в черном облачении до пят улыбнулся:

– Шерри-Ли, и ты, брат, добро пожаловать!

Десятка два прихожан обернулись, чтобы приветствовать нас. На лицах многих из них промелькнуло выражение откровенного провинциального любопытства. Видимо, горожане здесь редкость, решил я и улыбнулся им в ответ.

Шерри-Ли повела меня к кафедре.

– Это пастор Захария, – прошептала она, склонив голову. – Он тебе непременно понравится.

– Возвысим наши сердца! – провозгласил пастор Захария.

– Аминь! – отозвалась кроткая паства.

– Возвысим сердца наши! – повторил он.

– Аминь! – ответствовали прихожане.

– Возвысим сердца наши! – гаркнул пастор.

– Аминь! – рявкнули Божьи избранники.

– Есть там кто-либо еще, Шерри-Ли? – спросил пастор Захария.

Прихожане снова завертели головой. Мне показалось, что женщины смотрят на Шерри-Ли с таким же неодобрением, как мужчины – на меня.

– Нет, мы последние. – Шерри-Ли покачала головой.

– Те, кто были первыми, станут последними, а последние – первыми, дитя мое, – заметил пастор с улыбкой. – Не правда ли? – Затем он положил обе руки на кафедру и то сжимал, то разжимал кулаки, оглядывая прихожан, словно нерешительный журналист, ведущий репортаж с места события и ожидающий тайного приказа начинать, полученного через наушники.

Гитарист воспользовался паузой и подтянул струну ре. Прихожане, уловив нерешительность пастыря, стали подбадривать его:

– Начинайте, пастор! Произнесите проповедь…

– Преподобный, воздайте Ему хвалу!

– Мы готовы, пастор Захария! – воскликнула Шерри-Ли и покосилась на меня, чтобы я тоже проявил активность.

– Приступайте, пастор! – крикнул я.

Преподобный закрыл глаза, и проповедь во славу Господа началась.

По мере того как духовное напряжение в зале росло, я насторожился. Казалось, что входная дверь вот-вот распахнется и ворвутся «Братья Блюз». Я оглянулся.

Но тут пастор повернулся и вскинул руки перед простым деревянным крестом, прибитым к стене.

– Благословен Грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!

– Осанна! – воскликнули хором прихожане.

– Осанна в вышних! – произнес пастор, поворачиваясь лицом к пастве. – И ответил им Иисус: имейте веру в Бога. Истинно говорю вам, кто скажет горе этой: «поднимись и бросься в море», и не усомнится в сердце своем, но будет верить, что совершится то, что он говорит, – будет ему.

Я понемногу переставал следить за ходом проповеди. Я думал о своем. Преподобный расхаживал взад и вперед, цитировал Библию и укреплял в вере собравшихся.

Я кидал взгляды на Шерри-Ли, сидевшую рядом со мной. Ее лицо излучало радость, а сияющие глаза смотрели только на пастора.

Какой-то невидимый знак побудил пастора уступить кафедру мужчине средних лет, похоже истово верующему.

– Продолжайте, брат Воон!

– Он же сказал им: Я видел сатану как молнию с неба упавшего. Вот, Я дал вам власть наступать на змей и скорпионов и – над всею силою врага; и ничто не повредит вам.

Я пошевелил пальцами ног, когда брат Воон сел, уступив место на кафедре очередному прихожанину. Ноги у меня горели, тело как бы вибрировало в такт аккордам гитариста.

Стало до странности трудно дышать, на верхней губе выступил пот, когда к пастве обратилась прихожанка в ситцевом платье, с жесткими, как проволока, волосами до талии. У нее был тихий, но уверенный голос. Похоже, она знала, что в конце концов все будет хорошо.

Все новые прихожане поднимались на кафедру, возбуждение нарастало.

Неожиданно там оказалась Шерри-Ли. Она стиснула руки, и солнце осветило ее фигуру, просвечивавшую сквозь платье.