от своей белой рубашки и обмотала мою ладонь.
Затем она стремительно вышла из машины, сорвала с дерева плод авокадо и быстро вернулась.
– Сунь под мышку укушенной руки, – вздохнула она.
Я поморщился, когда очередной залп боли обрушился на мое левое предплечье.
– Авокадо поможет, да? – спросил я.
– Да. Моего папашу змеи кусали девятнадцать раз, и в восемнадцати случаях я была рядом и именно так поступала. – Она прикурила две сигареты и одну сунула между моих онемевших губ. – Давай, затянись! Никотин в таких случаях тоже помогает.
– А кто был рядом с твоим отцом в девятнадцатый раз? – спросил я, затягиваясь.
– Никого, – ответила она, глядя на меня в упор. – Поэтому он и умер. Между прочим, медицина тоже не помешает. Мы сейчас прямиком к врачу! – заявила она, трогаясь с места.
– У меня нет при себе денег, – попытался я уклониться от медицинского вмешательства в мою жизнь.
– Я выпишу чек и скажу, что ты мой жених, – сказала она, когда я указал на то, что я иностранец.
– Меня беспокоит, что скажет Джин.
– Пошел он! – огрызнулась она. – Он не внушает мне доверия.
Я хотел улыбнуться, но мускулы лица вели себя так, словно мне вкатили новокаиновую блокаду. Я хотел вздохнуть, но легкие отказывались повиноваться.
– Тяжело дышать, – прошептал я, затягиваясь сигаретой.
– С тобой все будет в порядке, если ты сохранишь спокойствие, – улыбнулась она, положив мне руку на плечо. – Постарайся не думать о дыхании…
– Я знал, я предчувствовал, что со мной случится нечто подобное.
– Неужели? Ну и какие же у тебя были предчувствия? Расскажи…
Я покачал головой. Голова стала тяжелой, будто шее было трудно выдерживать ее вес.
– Когда-нибудь расскажу, но не теперь. Можно включить музыку?
– Конечно, дорогой! – кивнула она, включая радио.
«Твое сердце как лед», – пел Элис Купер.
– Я люблю эту песню, – сказал я. – Уже много лет ее не слышал.
– А я терпеть ее не могу, – отозвалась Шерри-Ли. – Она напоминает мне о моей работе.
«Твои губы – смертельный яд», – продолжал Элис.
И, несмотря на то, что я был при последнем издыхании, я стал подпевать ему.
– «Ты яд в моих жилах», – пел я. – «Ты отрава, но я не хочу разрывать эти цепи…»
– Хватит! – отрезала Шерри-Ли, переключаясь на другую волну. – Успокойся…
Под музыку кантри я медленно слабел. Рука раздулась до самого плеча. Змеиный яд полз по сосудам, как выброс на химическом заводе. Кровоподтек, как грозовая туча, накрыл руку синевой от предплечья до кончиков пальцев, а молнии, вспыхивающие в его сердцевине, то и дело пробирали меня до костей. Кровотечение прекратилось, но вокруг раны вздулись волдыри. Меня бил озноб, – похоже, поднялась температура. Внезапное кровотечение из носа испортило костюм, в котором я производил впечатление. Голова кружилась, как у пьяного. Приступы тошноты угрожали потопить меня в собственной блевоте. Я слышал громкий голос Шерри-Ли. Кажется, она подбадривала меня, но сознание покидало меня против моей воли. Я попытался сделать вдох и вдруг стремительно стал погружаться в пучину темного хаоса. Я задыхался и всхлипывал, задыхался и кашлял, и наконец вырубился.
Когда я пришел в себя, где-то играла музыка в стиле блуграсс. Я стоял на коленях на поросшей травой обочине. Кружилась голова, а я кашлял и судорожно извергал из себя арбузную настойку.
– Боже! – донесся до меня голос Шерри-Ли. – А я уж думала, тебе конец, дорогой. Трави, не стесняйся, пусть тебя вырвет хорошенько – это хороший признак.
Я кивнул, надеясь, что она не заметила следов рвоты на костюме. Однако каждый спазм, каждая судорога толкала меня назад, в блаженное небытие, но Шерри-Ли помогла остаться в сознании, довела до машины, усадила на заднее сиденье, сама метнулась к водительской дверце. Это все, что я помню.
– Очнись, ё-мое! – Ее голос вернул меня из небытия, а сама она отвешивала мне пощечины и дергала за волосы.
5
Джин, в красном шелковом халате, напоминавший Терминатора в состоянии замешательства, стоял на верхней ступеньке нашего трейлера. Скрестив руки на груди, он без всякого выражения на лице смотрел вдаль, уставившись в одну точку, по всей видимости стараясь обнаружить в своей базе данных подходящую причину моего возвращения. Увидев, что одна рука у меня на перевязи, в другой – дорожная сумка, а Шерри-Ли помогает мне выйти из машины, он почесал сначала ухо, а потом бровь.
– Доброе утро, мистер Ренуар! – сказала Шерри-Ли. – Присмотрите, пожалуйста, за ним хорошенько. Вот его костюм, пусть повисит за дверью. Почти все пятна я стерла губкой, но, по-моему, костюм нужно отдать в химчистку. Ну, всего доброго!
Джин кивнул и одновременно покачал головой. Он слегка поморщился, когда Шерри-Ли помогла мне подняться по ступенькам.
– Удачи, дорогой, – прошептала ока, чмокнув меня в щеку. – Позже я зайду узнать, как ты себя чувствуешь, хорошо?
Я кивнул, а Джин посторонился, открыв передо мной дверь нашего трейлера. Зайдя в трейлер следом за мной, он с шумом захлопнул дверь.
– Как все это понимать? – вскинул он брови.
– Меня укусила гремучая змея. Какая-то особо ядовитая местная разновидность, – произнес я спокойным тоном, доставая из сумки лекарство, за которое Шерри-Ли отвалила целых триста девяносто баксов. – Вот видишь, у меня тут целая куча таблеток.
– Твою мать! – рявкнул Джин. – Стоило мне дать тебе, моему помощнику, один-единственный выходной в воскресенье, и вот вам, пожалуйста, ты возвращаешься только в среду! Его, видите ли, гремучая змея укусила… – Он усмехнулся. – Как это произошло?
– Я нагнулся сорвать цветок, – пожал я плечами. – Только и всего…
– Как это произошло? – прищурился он. – Где тебя черти носили?
– На озере Окичоби, а если точнее, во время пешей прогулки.
С минуту Джин молча смотрел на меня, а потом открыл дверь и приволок в трейлер мой окровавленный, весь в блевотине, вонючий костюм.
– Какого хрена ты отправился на прогулку в деловом костюме? – рыкнул он.
– Денек выдался хороший, люди вокруг отдыхают, вот я и решил…
– Здесь же Флорида, мать твою! – прервал меня Джин. – Здесь каждый денек – хороший!
– И что? По-твоему, я должен в лохмотьях ходить?
Джин хлопнул себя ладонью по лбу и уставился в пол, словно надеялся найти там ответ на мой вопрос.
– Ты видел свою рожу? – спросил он, ухмыляясь. В это время в дверь постучали. Джин окинул меня презрительным взглядом. – Иди посмотри на себя в зеркало, а я пока приму посылку от «Федекса», – приказал он. – А потом мы определим, какой вклад намерен внести именно ты в завершающую часть операции.
Я взглянул на свое отражение в узком зеркале Джина и вздрогнул. Неужели это я? Можно подумать, будто я сначала пострадал в пожаре, затем попал под грузовик, а потом бултыхался в чане с кислотой. Лицо у меня распухло, словно меня искусали пчелы, губы покрылись коростой и язвами, а глаза заплыли так, что казались щелочками.
Левая рука неподвижно лежала на перевязи, пальцы, торчавшие из повязки, казались пережаренными сосисками. Ногти уже сошли, а кожа висела лохмотьями, как пожухлая листва на
