захоронениях!
— Маленькая нимфа Эхо! — восклицает Порта, шумно испортив воздух в промежутке между двумя большими глотками сочного мяса.
— Те культурные типы, которые заменяют некоторые слова точками, тоже не по мне, — говорит Малыш с набитым ртом.
— Клянусь Богом, ты прав! — восклицает Брумме со злобным видом. — Они вроде моего начальника, обер-интенданта Бланкеншильда, который думает, что штабс-фельдфебели должны подтирать ему задницу. Если б ты смог содрать ему кожу с башки, то получил бы почетное место за столом младших командиров в Валгалле с правом наполнять свои сапоги немецким пивом.
— Оторвать задницу у косоглазой обезьяны вроде него для нас плевое дело, — хвастается Порта, швыряя начисто обглоданную бедренную кость в тот угол, где сидит санитар.
— Мы распорем ему брюхо и обвяжем кишки вокруг ушей, чтобы он испражнялся на себя, — выкрикивает Малыш и надолго прикладывается к горлышку бутылки. Половина жидкости течет ему на грудь.
— Мой начальник — ублюдок и сукин сын, живет по уставам, его поносит приказами и распоряжениями, как больного дизентерией на смертном одре, — злобно гнусавит Брумме. — Сволочь, какой свет не видел.
— Skoal![69] — кричит Порта и размахивает над головой большой кружкой, потом залпом осушает ее.
Они трижды пьют за здоровье всей компании. Потом за здоровье каждого в отдельности и демонстрируют грубую сердечность, которую ни в коем случае не следует путать с тем, что именуется дружбой.
— Товарищ, я объясню тебе свое положение, — доверительно говорит Брумме и запивает вином большой кусок мяса. — Этот мой начальник — коварный шакал, вонючий краснозадый бабуин, грязный каннибал из южных морей, которого давным-давно должно было б съесть враждебное племя. Теперь он носит обер-интендантские погоны и задирает нос, гнусная тварь. — Хватает большой кусок мяса и запихивает в рот. — Несите мясо по-татарски[70]! — кричит он в открытую дверь стоящим наготове подчиненным. В гражданской жизни почти все эти люди были официантами. Один был даже метрдотелем в «Камински»[71]. Он личный виночерпий Брумме. Это гарантия от передовой и геройской смерти. — Этот вонючий скот, — продолжает Брумме донос на обер-интенданта, — до того скользкий и пронырливый, что его черная совесть прямо-таки проступает через кожу. Тут нет никаких сомнений. Этот дерьмоед — готовый материал для трибунала.
— Мы займемся им, — с готовностью обещает Порта, кладя поверх фарша кусок ветчины. — Черт возьми, что будет с отечеством, если позволить такому мерзавцу сидеть здесь, тайком подрывая военные усилия нации?
Он подносит к губам бутылку и выливает содержимое в горло, даже не делая глотков. Последними каплями старательно прополаскивает рот и готов приняться за пятое блюдо.
— Много случается у вас неприятностей, когда проводите эти проверки? — спрашивает Брумме, с грубой дружелюбностью ткнув Малыша в бок.
— Нет, мы свое дело знаем. Ставим на место проверяемых раньше, чем они успеют раскрыть рот, к тому же за спиной у нас сильная поддержка, и нам известны все грязные уловки, какие только существуют, — любезно отвечает Малыш. — Котелок у нас варит.
Он встает и начинает оглушительно реветь:
— Часто здесь бывают инспекции? — с любопытством спрашивает Порта. — Я слышал, последняя была давно.
— Да нет, недавно, — с кислым видом отвечает Брумме. — Эти дотошные твари совали нос повсюду. Нам нужна революция! Прошу прощения… — вежливо добавляет он, поняв, что выдал свои сокровенные мысли.
— Ничего, — дружелюбно улыбается Порта. — Скажи, а тебя никогда не одурачивали? Ни разу не появлялась пара мошенников, выдающих себя за ревизоров контрольной комиссии?
В комнате воцаряется угрожающая тишина, потом Брумме издает долгий, яростный рык. Лицо становится неестественно-синим, глаза неимоверно выкатываются. Кажется, его вот-вот хватит удар. Проходит не меньше десяти минут, прежде чем он возвращается в нормальное состояние.
— Черт побери! Пусть только кто-то попробует устроить такое штабс-фельдфебелю Брумме! — злобно шипит он. — Я превращу их в фарш и накормлю им героев на передовой. — Хватает нож и принимается остервенело рубить лежащий на столе кусок мяса. — Искромсаю их! Вот так! И вот так!
— Все-таки советую быть начеку, — дружелюбно говорит Порта. — Ты не представляешь, сколько таких жуликов пытаются провести младших командиров и гражданских из службы снабжения. Мы наталкивались на многих!
— Со мной этого не случится, — заверяет его Брумме. — Я распознаю этих проходимцев раньше, чем они начнут свою игру. За такие штуки нужно выносить смертный приговор. Скоты! Убивать их мало!
— Мертвые всегда хорошие, — вкрадчиво произносит нараспев Малыш.
После четырех с половиной часов непрерывной еды появляется десерт — только что приготовленная яблочная шарлотка. Порта тут же берет половину, заливает полубутылкой коньяка, размешивает до состояния густого супа и шумно сглатывает.
— Наслаждайся жизнью, пока жив, — усмехается он. — И нацисты, и коммунисты всеми силами стараются уничтожить тебя.
— Знал бы, что в жизни столько опасностей, не позволил бы себе родиться, — печально вздыхает Малыш и кладет в шарлотку кровяную колбасу. Он говорит, что это очень вкусно.
Бывший метрдотель из «Камински» подает шампанское. По бутылке на каждого. В немецкой мужской компании меньше, чем по бутылке на человека, немыслимо. Лицо Брумме принимает придурковатое выражение, и он обращается к своим гостям, называя их «Старая коза» и «Благородная корова».
— Мы будем друзьями на всю жизнь, — решает Малыш, неистово жестикулируя для подчеркивания своих честных намерений, — и не станем носить коричневую обувь, чтобы нас не заподозрили в определенных симпатиях.
Они обнимаются и целуют друг друга в щеки на русский манер. Как-никак, они в России.
— Когда приедешь в Гамбург, познакомлю тебя с Большой Гердой, — обещает Малыш. — У нее такая задница, что даже у гориллы шерсть встанет дыбом.
— Подчиненные боятся меня больше, чем смерти. — Пропитой бас Брумме разносится по всему складу и возвращается эхом. Он запускает костью в санитара-ефрейтора. — Прыгай, как кенгуру! Прыгай, пока не свалишься!
И с гордостью показывает на санитара, который тут же начинает выполнять приказание. Чего только не сделает человек, чтобы избежать фронта.
— Вот это называется дисциплиной. — Он доверительно склоняется к Малышу. — Я знаю, как убивать врага, чтобы он оставался живым долгое время и сильно мучился.
— Мы тоже знаем! — признается Малыш с дьявольским смехом.
— У меня здесь настоящие немецкие порядок и дисциплина, — хрипло кричит Брумме, обнажая грубые искусственные зубы. Винный дух вьется изо рта, словно знамя. Санитар и бывший метрдотель выглядят так, словно вот-вот упадут в обморок.
— Порядок — хорошая, разумная штука, — улыбается Порта, снова принимаясь за первое блюдо. — Значит, здесь не нужно бояться ревизоров, которые появляются без предупреждения, суют нос в твои счета
