«Закрыто».
На Смоленской площади мы укрываемся от большого построения войск, принимающих присягу перед генералом. Тут мы расстаемся с бранденбуржцами и назначаем место встречи невдалеке за позициями русских.
Мы идем по Смоленской набережной и укрываемся на ночь в зоопарке. Порта, Малыш и Василий идут первыми через Краснопресненский парк. Они должны ждать нас у первого пруда. Там мы перейдем реку. Пересечь железную дорогу у Киевского вокзала невозможно. Нам придется идти по Кутузовскому проспекту, оставить позади Поклонную гору и выйти на Можайское шоссе. Проходит несколько часов, от них ни слуху ни духу. Старик принимает решение рассеяться и идти к парку. Их молчание может означать, что они либо взяты в плен, либо убиты.
— Без моего приказа никому не стрелять, — рычит он. — Если дело дойдет до боя, действуйте только холодным оружием! По такому морозу звук выстрела разносится очень далеко!
После долгих поисков мы находим их у длинного пруда. Они прячутся за большой статуей на холмике, откуда им открывается великолепное зрелище.
— Какого черта торчите здесь? — ворчит Старик. — Почему я не получил донесения?
— Садись, и пусть на тебя снизойдет покой, — непринужденно улыбается Порта, поднося бинокль к глазам. — Мост все еще занят. По нему даже немецкая вошь не сможет проползти. А здесь нам очень неплохо! — добавляет он с похотливым смешком.
Малыш тяжело дышит и лихорадочно чешет в паху. Он тоже не отводит бинокля от глаз.
— Надо же, — шепчет он. — Настоящая выставка женских тел!
— Красивый женщин! Василий думай, мы встречайся! — говорит китаец и похотливо ржет.
— На что вы там, черт возьми, таращитесь? — раздраженно спрашивает Старик, вырывая бинокль у Малыша. — Теперь я видел все, — бормочет он, краска ярости поднимается у него от шеи к лицу. — Вы что, весь день тут лежите, наблюдая за этими бабами?
— Тебе известно какое-то лучшее занятие? — спрашивает Порта. — Я доволен этим зрелищем.
— Фельдфебель, Василий придумай карош план, — мы идем лови этот солдат-женщин, — говорит Василий. — Потом долго отдыхай на мягкий плащ-палатка перед тем, как возвращайся.
— Проклятые свиньи, — злобно бранится Старик. — Чего доброго, вы приметесь трахать эту статую.
— В этом доме они принимают душ, — усмехается Порта и указывает на длинное кирпичное здание с освещенными даже днем окнами.
— У них видать все тело, — хихикает Малыш, не отрывая от глаз бинокля, которым они с Василием пользуются попеременно.
— Оченно карош женщина, — говорит Василий. — Они брей волосья! Не поймай лобковый вошь! Женщины в Чита все брей. Китайса не любит бурьян вокруг гараж! Мала-мала посмотри, фельдфебель! Жена в Берлин не узнает, однако!
— Черт возьми, — злобно бранится Старик. — Скоро нам придется просить противника, чтобы женщины-солдаты задергивали шторы, когда раздеваются.
— Дай посмотреть, — говорит Барселона, беря бинокль у Порты.
Вскоре все отделение наслаждается этим зрелищем по очереди. Женщины поют и болтают.
— Что они говорят? — спрашивает Порта, отбрасывая мешающий автомат.
— Ничего не понимай, — отвечает Василий. — Они говори диалект! Это женщин-солдат с Кавказ. Не говори правильно.
— Почему они без конца моются? — удивленно спрашивает Штеге. — Они чуть ли не живут в этой душевой.
— Они воньки-воньки с Кавказ! Пахни как козел, думай Василий. Теперь много мойся. Москвич не люби, когда от баба пахни.
— Они что, на Кавказе спят с козлами? — спрашивает Малыш. — Какая потеря!
— Сейчас с козлы! Все мужчина уходи война! — отвечает Василий.
— Нам несдобровать, если они застанут нас за подглядыванием, — неуверенно говорит Старик. — У женщин чутье на такие вещи.
— Мы применяй успокаивающий оружий, они молчи, — оптимистично полагает Василий. — Не будь мрачный, фельдфебель! Глянь! На войне такое увидай не каждый день!
— Может, устроить небольшую проверку? — предлагает Малыш. — Они не откажут людям из НКВД.
— Василий думай, это карош план, — говорит китаец и начинает подниматься на ноги.
— Пресвятая Казанская Богоматерь, — стонет Барселона. — Видели, что плывет нам в руки? Я чуть сознание не теряю при мысли о том, что она скрывает под этой формой.
— Господи Иисусе! — восклицает Порта, и у него отвисает челюсть. — Она идет прямо сюда! Расстегивайте брюки, мальчики, готовьтесь к делу. На войне такое выпадает редковато.
— Нам нужно уходить, — выкрикивает Старик вполголоса. — Если она увидит нас, то поднимет тревогу!
— Ты забываешь, что мы из безжалостного НКВД, — успокаивающе говорит Порта. — Похожи на змей и других политических рептилий. Наш взгляд гипнотизирует людей.
— О черт! Я боюсь, — пищит Профессор. Он лежит в глубокой впадине, натянув на уши шапку. Должно быть, думает так же, как страус: если тот никого не видит, то и его никто не видит!
— Все в порядке, — говорит Малыш, с предвкушением облизываясь. — Просто сиди тихо, как старый кот, справляющий нужду на горячей жестяной крыше.
— Если одна из них подойдет сюда, — говорит Барселона, — то вам придется меня простить, потому что я не смогу сдержаться!
— Ее оттрахают быстро — все — как стая воробьев! — усмехается Порта.
— Москва не такая уж скверная, когда к ней привыкнешь, — говорит Малыш. — Мне даже жаль, что мы уходим. Словно побывали в госпитале. Побудешь здесь немного, и уходить не хочется! Может, сменим мундиры?
— У тебя, видно, яйца вместо мозга, — говорит Барселона. — Нас тут же расстреляют.
— Поднимайтесь, — отрывисто приказывает Старик. — Идем к северному концу пруда. Там женщины нас не увидят.
Мы медленно, неохотно плетемся за Стариком. Время мы провели недурно.
Из нашего нового укрытия видно гораздо дальше, до самого Киевского вокзала, но бани мы больше не видим. Видно, как женщина-офицер переодевается, но посмотреть на нее успевает только половина отделения. У нас всего три бинокля на двадцать человек. Мы постоянно ссоримся из-за очередности.
Потом мы удобно устраиваемся, распускаем ремни, закутываемся в длинные русские шинели, поднимаем меховые воротники и строим небольшой снеговой вал для защиты от пронизывающего ветра.
— Прямо-таки Рождество, — говорит Порта.—Давайте повесим несколько пулеметных лент на эту ель и поиграем в сочельник. Потом можно пойти, взять нескольких тех гранатометчиц и устроить с ними танцы вокруг елки.
Четверо солдат-женщин идут с песней, взявшись под руки. Шатаясь на узкой дамбе и по-девичьи визжа, пробивают во льду прорубь и вытаскивают длинную леску. На ней бьется с полдюжины окуней.
— Я думал, рыбы зимой спят! — восклицает удивленный Малыш.
— С чего бы? — спрашивает Хайде. — Ты ведь не спишь от того, что холодно.
— Тупица ты! — презрительно выкрикивает Малыш. — Медведи же спят зимой, разве не так? Набивают все лето брюхо, потом, когда выпадет снег, сворачиваются клубком и спят до весны. Многие другие животные тоже. Что же тут странного, подлиза ты эдакий, если я подумал, что и рыбы спят, а?
Женщины вытаскивают еще одну леску, но на ней всего одна плотвичка, притом такая маленькая, что они оставляют ее на крючке для наживки. Насаживают крючки на первой леске и опускают ее в воду. Потом прикрывают прорубь соломенной плетенкой, чтобы легче было найти ее снова.
Они недолго сидят на большом камне возле берега. Потом поднимаются и идут прямо к нашему укрытию.
