— Где, черт возьми, пропадал? Старик уже доложил, что ты пропал без вести. Нам обещали дочку степей, если найдем тебя.
При свете ракет мы видим, как через проволоку что-то переваливается. Хотим вскинуть автоматы, но тут в воронку скатывается Малыш с носилками под мышкой.
— Свора ублюдков! — злобно рычит он. — Я рискую своей единственной жизнью, ползаю, разыскивая вас, а вы тут пьете и почесываете задницу!
Два часа спустя мы сидим неподалеку от полевой кухни на ящиках из-под маргарина, повесив на шею ремни, спустив брюки, и играем в кости. То и дело весело переглядываемся. Чего еще можно желать: комплект костей, полные котелки фасоли, хорошая уборная, печка, чтобы погреть замерзшую задницу, — и все это далеко от рвущихся снарядов.
Малыш протягивает мне толстую сигару, достав сразу две. Не так давно, будучи временным водителем у командира дивизии, он стащил их целую коробку.
У меня все нейдет из головы тот семнадцатилетний пехотинец. Я чувствую себя виноватым, что не удержал его возле себя. На другой день я говорю об этом со Стариком. Старик молча слушает, попыхивая трубкой и сплевывая табачный сок. Я больше не встречал людей, которые бы курили трубку и жевали табак одновременно. Он ведет меня посмотреть работу снайперов, убийц с фельдфебельскими звездочками. Несколько минут мы наблюдаем в бинокли за их результатами. Безжалостные убийцы. Идем к полевой кухне. Там горы квашеной капусты. Садимся рядом с поваром, унтер-офицером Кляйнхаммером, и наедаемся досыта капустой с картофельным пюре.
— На войне убийство — совершенно обыденное дело, — неторопливо объясняет Старик. — Всякий раз, когда один из противников гибнет, убивающих нас становится на одного меньше. Кое-кто даже говорит — война необходима, чтобы поддерживать баланс между рождаемостью и смертностью.
Всю ночь воздух дрожит от рева моторов на стороне русских.
— Иван прогревает свои Т-34, — лаконично говорит Порта.
— Часа через два они появятся, — говорит Старик, задумчиво теребя кончик носа. И советует нам собрать все мины, какие только сможем найти.
Недолгий, яростный огонь русской артиллерии заставляет наши пушки умолкнуть.
Т-34 появляются из-за холма на полной скорости, широкие гусеницы вздымают позади них громадные тучи снега. Непрестанно сверкают дульные вспышки, фугасные снаряды взрываются на слабо укомплектованных людьми немецких позициях.
— Спокойно! — предупреждает нас Старик. — Лежите, пусть танки проедут над вами! Потом пускайте в ход гранаты и мины!
Немецкие позиции быстро смяты, танки прорываются вглубь. На другом берегу реки батарея зенитчиков спешно переводит свои орудия в положение для противотанкового огня.
Восемнадцать Т-34 горят. Вокруг них лежат обугленные тела танкистов. Поддерживающая их пехота скошена сосредоточенным заградительным огнем из пулеметов и автоматов. Уцелевшие танки возвращаются обратно, прорываясь через самые слабые места нашей обороны.
Русские войска прорвались во многих местах и находятся далеко за нашей линией фронта. Т-34, поддерживаемые лыжниками в белых маскхалатах, несутся на запад, круша немецкие резервные позиции; потом лыжники зачищают их.
Штаб дивизии в Шаламово занят упаковкой. Длинная колонна машин готова к отъезду. Командир дивизии в длинном меховом пальто приказывает начальнику штаба принять командование на себя.
— Позицию необходимо удерживать до последнего солдата и последнего патрона. Эта атака — предсмертная судорога противника, — объясняет командир начальнику штаба, молодому майору, вчерашнему выпускнику военной академии.
— Так точно, герр генерал-майор, я понимаю. Маневренное отступление, чтобы заманить противника в ловушку, где мы расчленим его на мелкие группы и уничтожим! Гениальный ход, — восторженно добавляет молодой офицер генерального штаба.
— Совершенно верно, — отвечает генерал, застегивая меховое пальто. — Доверяю вам руководить делами в мое отсутствие. С солдатами нужно быть строгим, иначе рухнет дисциплина. В последнее время нам прислали много негодного человеческого материала. Делайте свое дело хорошо и скоро станете оберст-лейтенантом.
— Большое спасибо, герр генерал-майор!
Они торжественно обмениваются рукопожатием. Молодой майор в хорошем настроении решает нанести визит на передовую, когда генерал уедет. Это произведет хорошее впечатление на солдат.
Генерал в меховом пальто величественно уезжает на трехосном «мерседесе».
— До встречи, герр генерал! — кричит, церемонно козыряя, майор.
— Надеюсь, мы больше не встретимся, — бормочет генерал под нос. Этот майор окажется неприятным свидетелем, если его внезапный отъезд когда-нибудь будут расследовать.
Через три километра, в густом лесу, генерал делает остановку. С профессиональным интересом разглядывает в артиллерийский бинокль группу Т-34, атакующих особняк, который, очевидно, защищает майор. С кривой улыбкой делает водителю знак продолжать путь. Достает из встроенного бара коньяк и улыбается своим мыслям. Это уже третья дивизия, которую он потерял, — разумеется, доблестно сражаясь. Теперь ему должны дать Рыцарский крест, который будет хорошо выглядеть рядом с «Синим Максом»[108], полученным во Фландрии в 1917 году, когда генерал был начальником штаба пехотной дивизии.
Полевая жандармерия дивизии выехала заранее. Ею командует самый зверский майор ищеек. Если он не сможет расчистить дорогу генеральскому «мерседесу», не сможет никто.
Адъютант, женственный ротмистр с мягким, как вареная спаржа, голосом, подобострастно оборачивается со своего места рядом с водителем.
— Герр генерал, не слишком ли рано мы уехали? Позвольте сказать, что мы могли бы использовать резервы нашей дивизии, чтобы установить превосходные противотанковые заслоны на перекрестках.
Генерал не отвечает, но мысленно принимает решение при первой же возможности отправить этого щенка-гомосексуалиста в противотанковую часть. Способные думать адъютанты опасны. Они должны только повиноваться приказам и молчать, когда их не спрашивают. Закуривает сигару, но с первой затяжкой цепенеет. Деревня, к которой они приближаются, вся в огне.
— Стой! — отрывисто приказывает он, вылезает из машины и проходит по дороге несколько метров вперед. Адъютант подает ему бинокль. В холодном молчании генерал разглядывает стоящие возле деревни Т-34, с язвительной усмешкой читает сделанные мелом на башнях надписи: «Смерть немецким оккупантам!» Опускает бинокль.
— Ротмистр, дай мне своей автомат. Кажется, это немецкие танки. Должно быть, наших соседей, Второй танковой дивизии. Садись за руль машины, поезжай, посмотри, что происходит. Обер-ефрейтор Штольц останется со мной! Ты поезжай. И быстро возвращайся!
— Слушаюсь, герр генерал! — отвечает адъютант, щелкнув каблуками.
Водитель, бодрый, пожилой обер-ефрейтор, усмехаясь, вылезает из машины. Он знает, что это русские танки, но помалкивает. Если один офицер хочет разделаться с другим, это не его дело. Молча берет сумку с гранатами.
— Зачем они тебе? — пискляво спрашивает ротмистр.
— Бросать в Ивана, — широко усмехается обер-ефрейтор.
— Я запомню тебя, обер-ефрейтор, — пищит ротмистр. — Ты очень долго служишь при штабе!
«И ты тоже, фрейлен ротмистр», — думает обер-ефрейтор, ловко спрыгивая с ручным пулеметом под мышкой в кювет. До того, как стать водителем генерала, он был первоклассным пулеметчиком. И шагу не сделает без пулемета. Из кювета он наблюдает за генералом, стоящим с задумчивым видом на дороге.
«Уж кто-кто, а этот толстый, трусливый мерзавец заслуживает трибунала. Но его не могут тронуть, иначе все рухнет. Он генерал. Когда он дезертирует, это называется тактическим отступлением, и он получает награду», — думает водитель и, усмехаясь, плюет против ветра.
В полутора километрах оттуда Т-34 давит «мерседес» в лепешку, но адъютант умирает счастливым. Он думает, что гибнет как немецкий герой.
Генерал-майор становится генерал-лейтенантом, обер-ефрейтор остается в кювете и смотрит, как
