печальными островками смерти среди уцелевших. Кто-то робко предложил похоронить их, но мы пропустили это мимо ушей. Чего и дальше изнурять силы, копая могилы для мертвых? Мы были живыми и утомленными, а они мертвыми и ничего не чувствующими.
Ольсен вышел из коттеджа. Он потерял каску, от уголка глаза к губам тянулась глубокая рана. Лейтенант опустился на землю, мы выжидающе посмотрели на него. Он пожал плечами.
— Все были мертвы до того, как мы появились здесь.
Порта угостил его сигаретой.
— А оберст-лейтенант?
— Тоже — горло перерезано от уха до уха.
Воцарилось молчание, потом губы Порты растянулись в злобной улыбке.
— Наверное, Бог все-таки есть, — негромко произнес он.
Лейтенант нахмурился и обратился к Хайде.
— Возьми двух-трех человек, и соберите все личные знаки.
— Как, и у русских? — спросил Хайде.
— Конечно. Сам должен знать, без напоминаний.
Когда Хайде выполнил свою задачу, мы подожгли коттедж и двинулись обратно к дороге, неся при этом еще потери, так как русские опомнились и били по нам из минометов.
— Вечно мы, — проворчал Порта на бегу в укрытие. — Как только что стрясется, так расхлебывать всякий раз нам.
Малыш с Легионером уже устанавливали крупнокалиберный пулемет. Лейтенант Ольсен повернулся и раздраженно махнул рукой отставшим новобранцам, не знающим, то ли следовать за нами, то ли прятаться в ближайших снарядных воронках.
— Кончайте трястись от страха и пошевеливайтесь, черт возьми! Сейчас не время любоваться ландшафтом!
Они нестройно двинулись вперед, словно отара перепуганных овец. Один из них внезапно пронзительно завопил от боли и завертелся, прижимая к животу руки. Берг, наш взводный санитар, тут же побежал к нему. Оттащил парня на обочину, разрезал его мундир, но было поздно, парень скончался.
Берг повесил сумку с красным крестом на плечо и побежал к нам. Впереди и позади него взорвались мины. С его головы сорвало каску, он зашатался от взрывной волны, однако сумел удержаться на ногах. Раздались громкие одобрительные возгласы. Берга было за что любить. Мы не раз видели, как он с риском для жизни помогал раненым, лежавшим на минном поле под огнем противника или запутавшимся в колючей проволоке. Я помню, как в Севастополе Берг решительно вбежал в горящее здание и, пошатываясь, вынес на плече из этого ада потерявшего сознание лейтенанта Хинку. За этот подвиг его представили к Железному кресту, но он вежливо отказался, сказав, что не имеет желания собирать металлолом. Спустя два года мундир его ничто не украшало, кроме красного креста.
Рота в конце концов дошла вразброд до относительно безопасного места в густом лесу, тянущемся узкой полосой к горам. Мы снова оказались в одиночестве: батальон из Бреслау был полностью уничтожен.
III. Гамбург
Мы сидели в солдатской пивной, дожидаясь Барселону. Времени прошло уже немало, и кое-кто — особенно Порта и Малыш — был близок к тому, чтобы достигнуть чрезмерного, восхитительного опьянения.
В зале пахло жареным мясом и несвежим пивом, воздух от табачного дыма был тяжелым, душным. Сбившиеся с ног, пребывающие не в лучшем расположении духа судомойки нарочно создавали как можно больше шума, бросая груды ножей с вилками в раковину и расставляя посуду на подставке для сушки. За работой они непрестанно ворчали.
Порта под воздействием бог весть какой пьяной прихоти внезапно навалился грудью на стол и обвиняюще указал пальцем на голландца эсэсовца, сидевшего в тихой коме и никому не мешавшего с тех пор как мы пришли.
— Посмотрите на эту отвратительную свинью, — сказал он слегка невнятным, пьяным голосом. Повернулся к нам и жестом пригласил подвергнуть беднягу осмотру. — Взгляните на эти громадные уши. Если я и не могу чего терпеть, так это уши, которые будто вот-вот вспорхнут.
Я с любопытством уставился на уши этого человека. Они действительно находились под прямым углом к голове, но, видимо, я был еще недостаточно пьян, чтобы видеть в этом достаточную причину ополчаться на него.
Подошла официантка с подносом пивных кружек. Со стуком поставила их перед нами, пена потекла через края и образовала на столе большую, дурно пахнущую лужу. Порта опустил в нее локти и перенес внимание на более подходящую жертву, — молодого солдата с серебряными буквами «СД»[20] на рукаве. Голландца-эсэсовца совершенно не тронуло упоминание о его ушах, видимо, он был еще более пьян, чем Порта, но молодой солдат уже выглядел беспокойно.
— Слушай, ты, ублюдок, — Порта шумно высморкался двумя пальцами и вытер их о рукав. — У меня при себе нож. У нас у всех есть ножи. У меня, у моих друзей — и знаешь, для чего? Знаешь, что мы ими делаем?
Солдат отвернулся и благоразумно помалкивал, но Порте было необходимо донимать кого-то, поэтому он схватил его и развернул лицом к себе.
— Показать? — спросил Порта с какой-то отвратительной злобой. — Мы отрезаем ими кое-что. Показать, что отрезаем?
Он сделал непристойный жест, и Малыш услужливо загоготал.
