раскаляется докрасна.
Мимо нас несутся, словно призрак, бронесани, из-под переднего щита выбиваются длинные языки пламени. Они так близко, что, вытянув руку, можно коснуться вращающихся снеговых гусениц.
Порта бросает мину под башню. Из люка вылетают части человеческих тел. К небу поднимается громадное желто-красное пламя, волна горячего воздуха проносится над нами, будто теплое одеяло.
— Черт! — с отвращением бормочет Порта, отбрасывая в сторону чью-то оторванную руку.
Сталь лязгает о сталь, мерзлая земля скрипит и стонет. Нас окутывает отвратительный запах крови и горячего масла. Из лесу слышатся зверские крики, оттуда выбегает множество одетых в полушубки солдат. Изо ртов у них валит пар. Автоматы рычат, пока в рожках не кончаются патроны. Потом бой продолжается боевыми ножами, штыками, отточенными саперными лопатками. Так ожесточенно, что в этой дьявольской сшибке никто не успевает испугаться смерти.
Глаза у меня жжет, боль пронзает сердце, будто штык. Руки липки от крови. Я размахиваю перед собой лопаткой из стороны в сторону. Главное — не подпускать противника к себе вплотную. Фырчит огнемет. Отвратительный запах горелой плоти и горячего масла. Это действует Порта. Малыш подносит полный баллон. Вновь и вновь над снегом ревет жуткое пламя.
Горят человеческие тела. Горят деревья. При виде огнемета в действии сам дьявол оцепенел бы от страха. Эта штука явилась бы усовершенствованием даже для преисподней.
Языки огня тянутся к глазам. Лица трескаются, будто яичная скорлупа. Тела взлетают к полярному небу и снова падают в снег. Мертвые гибнут снова и снова.
Из-за туч с ревом появляется штурмовик и устремляется кометой к земле. Упав, взрывается, словно громадная шутиха.
Северное сияние полыхает в небе бурным морем огня. Земля представляет собой одну громадную бойню и смердит, будто бьющее ключом отхожее место.
Я чувствую удар в плечо, хватаю ручной пулемет и бегу вперед, тяжело дыша и кашляя. Бегущий рядом Хайде спотыкается и кубарем катится по склону.
Злобно трещит длинная автоматная очередь. Я расставляю сошки пулемета, ложусь за него и прижимаю приклад к плечу. Хайде направляет длинную пулеметную ленту.
Я мельком вижу солдат противника. Пулемет грохочет, трассирующие пули летят между деревьями.
Человек в белом маскхалате вскидывает руки. ППШ взлетает над его головой. Долгий, завывающий вопль. В воздухе летит ручная граната.
Глухой взрыв, и наступает полная тишина.
— Пошли, — рычит Хайде уже на бегу.
Я обматываю ленту вокруг казенной части, вскидываю пулемет на плечо и бегу следом. Не хочу оставаться в одиночестве.
— Подожди! — кричу я ему.
— Пошел ты, — отвечает он, не замедляя шага.
Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.
Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.
Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.
— Вставай, — кричит Грегор, — а то подниму пинками!
Ярость придает мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.
В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.
Командование над нами принимает пехотный оберст[14], которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.
— Пошли отсюда как можно быстрее, — говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. — Это место пахнет героями и Вальхаллой[15]!
— Куда, черт возьми, делись русские? — удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.
Ночью мы окапываемся и строим пулеметные гнезда из снежных блоков. Разводим костер и нагреваем на огне плоские камни. Привязываем их шерстяным бельем к замкам пулеметов. Жизнь в Заполярье научила многим вещам, которым нас не подумали учить.
Не успев достроить позиции, мы вынуждены отступить снова. У нас больше трехсот раненых. Помочь им нечем. Все индивидуальные пакеты давно израсходованы, и мы перевязываем раны грязными клочьями обмундирования. От этих живых трупов несет гноем. Они протягивают к нам истощенные руки и взывают о помощи. Некоторые просят оружие, чтобы покончить с адскими мучениями. Другие лежат молча и молят взглядами о милосердии.
— Товарищ, не бросай нас, — шепчет умирающий фельдфебель, когда я с пулеметом на плече прохожу мимо него.
— Не оставляйте нас русским, — стонет другой.
Я не обращаю на них взгляда. К счастью, появляются санитары и укладывают их на подстилки их веток. Мы заберем их всех с собой, как приказал оберст. Никто не должен быть оставлен.
Мы делаем сани из тонких древесных стволов и кладем на них раненых. Когда раненые умирают, сбрасываем их и идем дальше.
Через четыре дня мы выходим к двум странным холмам, напоминающим формой сахарные головы. Похолодало так, что в ноздрях у нас смерзается, слезы превращаются в сосульки. Металл становится хрупким, как стекло, деревья лопаются с громким треском.
Грегор смотрит на свой нос. Он лежит у него на ладони. Ощупывает отверстие на лице. Потом снова недоуменно смотрит на нос.
— Что за черт! — восклицает он и начинает кричать. Отбрасывает автомат и нос. Только Хайде, наш сверхсолдат, не теряет головы. Молниеносно валит Грегора на спину. Легионер подбирает нос.
— Держите его, — рычит Хайде. — Нос нужно пришить!
— Стоит ли? — усмехается Порта. — Не такой уж этот нос красивый.
Не обращая внимания на бормотанье Грегора, Хайде пришивает нос, снимает с трупа окровавленный бинт и крепко обматывает вокруг его лица.
— Может, лучше пришить еще раз, чтобы он не оторвал его снова? — предлагает Малыш, протягивая катушку толстых ниток.
Грегор скулит и стонет. Несмотря на анестезирующее воздействие мороза, боль все равно жуткая.
Хайде не косметический хирург и пользуется иглой, взятой у хирурга-ветеринара, которой тог зашивал раны лошадям.
— Слабак, — ворчит он и тянет за нос, проверяя, крепко ли пришит.
— А член может отмерзнуть и отвалиться? — с беспокойством спрашивает Малыш.
— Может, — улыбается Порта. — Армейский научный институт в Лейпциге собрал статистические данные на эту тему, они показывают, что тридцать два процента солдат возвращаются из полярных условий без этой штуки.
— Всемогущий Иисус Христос, сын немецкого Бога, — стонет Малыш. — Что сказать шлюхам на Реепербане, если вернешься без члена?
— Уж сводником точно не сможешь быть, если эту твою штуку съел белый медведь, — улыбается Барселона.
Высокий, тощий сапер-фельдфебель внезапно поднимается с подстилки из веток, срывает окровавленные бинты и, прежде чем кто-либо успевает понять, что происходит, бежит через затянутое льдом озеро.
Двое санитаров бегут за ним, но он скрывается в тумане. Его безумие заразительно, и вскоре за ним следуют еще двое.
Оберcт выходит из себя. Приказывает выставить возле раненых часового. Дела идут совсем скверно, когда часовой засыпает, положив автомат на колени.
