Раненый унтершарфюрер[16] СС бесшумно подползает по снегу и выхватывает у него оружие. Град пуль обрушивается на раненых, отчаянно катающихся на подстилках из ветвей. В глазах его светится безумие, раскрытые губы в пене. Когда рожок пустеет, он раскалывает череп часовому и принимается колотить прикладом ближайших к нему раненых.
На месте происшествия первым оказывается Легионер. Мечет свой мавританский кинжал, тот вонзается в горло сумасшедшему. Унтершарфюрер валится с булькающим предсмертным хрипом.
В забрызганной кровью иглу[17] начинается столпотворение. Раненые выходят из себя. Лейтенант-пехотинец совершает харакири, вонзив в живот штык и потянув его вверх. Внутренности вываливаются ему на руки. Какой-то артиллерист хватает Порту за горло и пытается задушить.
Раздается выстрел. Артиллерист падает навзничь.
Вскоре после этого нам приходится тревожиться о другом. Русские начинают атаку под прикрытием сильного минометного огня. Атака длится всего около двух часов. Потом снова начинает валить снег, и они исчезают в нем, словно привидения.
Смерть так близка, что кажется, она уже наложила на нас руку.
Раздают шнапс. По полной пробке от фляжки на человека. Второе отделение получает еще по полпробки.
— Вы знаете, что это означает, — зловеще усмехается Порта. — Шнапс выдают не за красивые глаза. Это пресловутая последняя выпивка.
И выпивает свой шнапс одним глотком.
— Это для смелости, — усмехается Малыш. — Сейчас выпить бы пару бутылок, я пошел бы и заслужил Рыцарский крест со столовым ножом и овощами[18].
— Nom de Dieu[19], скорее получишь деревянный, — говорит Легионер, отдавая Малышу свою порцию шнапса. Он мусульманин и не прикасается к спиртному.
— С холода на холод, потом в могилу! — ворчит Старик, раскуривая трубку с серебряной крышечкой.
— C'est la guerre[20], — вздыхает Легионер, свертывая махорочную самокрутку из папиросной бумаги.
— Дай затянуться, — просит Малыш.
Легионер молча протягивает ему самокрутку.
Мы всю ночь идем, напрягая силы, против воющего полярного ветра. Снег валит так густо, что видно только идущего впереди. Это хорошо. Значит, русским будет нелегко найти нас. Время от времени мы слышим их позади.
— Они так уверены в себе, что не считают нужным скрываться, — уныло говорит Порта.
— Кто-нибудь здесь еще верит в окончательную победу? — спрашивает с широкой усмешкой Малыш.
— Только Адольф и его верный унтер-офицер Юлиус Хайде, — по-берлински язвительно смеется Порта.
— А зачем мы вообще пошли на войну? — удивленно спрашивает Малыш. — Что есть в России кому- нибудь нужное?
— Чтобы Адольф мог стать великим полководцем, — отвечает Порта. — Все дерьмо, которое оказывается наверху кучи, должно устроить войну, чтобы оставить о себе память.
— Эй, послушайте меня! — слышится голос Хайде из-за снежной завесы. — Пораженцев вешают!
— А таких уродов, как ты, сажают в клетки! — язвительно кричит Малыш.
Под вечер следующего дня оберст приказывает сделать привал. Боевая группа просто не способна идти дальше. Многие остались в снегу замерзать до смерти.
Наши пайки кончились. Только у немногих, вроде Порты, осталось несколько крох. Он жует мерзлую корку, остаток финской армейской буханки.
— Голодны? — спрашивает Порта, кладя в рот последний кусочек.
— Свинья паршивая, — ворчит Старик.
— Есть у кого-нибудь водка?— просит Грегор. Лицо у него синее, сильно распухшее после произведенной Хайде хирургической операции.
— Ты что, потерял разум вместе с носом? — насмешливо спрашивает Малыш.
— Водка! — говорит Порта. — Мы так давно не пили этого русского пойла, что я забыл его вкус.
— Я мог бы сожрать вышедшую в тираж шлюху из Валенсии, — заявляет Барселона. — Не испытывал такого голода со времен испанского лагеря для военнопленных.
Порта с Легионером начинают спорить, сколько ягод можжевельника нужно класть в приправу для оленины.
— Думаю, шесть, — говорит Порта с видом знатока.
— Impossible[21], — отвергает это предположение Легионер, — но делай, как знаешь. Если положишь шесть, я к этой приправе даже не притронусь. Она будет дурно пахнуть. Кроме того, важно выбрать нужную кастрюлю, — продолжает он. — Если хочешь приготовить настоящую приправу для оленины, никакой обычной кастрюлей пользоваться нельзя.
— Да, нужно брать старинную кастрюлю, — соглашается Порта. — Самые лучшие сделаны из меди. Когда я был в Неаполе, купил такую, в которой шеф-повар Юлия Цезаря готовил bouillabaisse[22].
— Поезжай в Марсель и попробуй лучший на свете суп: Germiny a l'Oseille[23], — советует Легионер. — После него предлагаю Pigeon a la Moscovite с Champignons Polonaise и Salade Buatrice[24].
— Я однажды ужинал с парнем, который, спаси нас, Господи, всех, забыл положить трюфели в Perigourdin[25], — говорит Порта. — Он жил на Жандарменмаркт и праздновал освобождение из Моабитской тюрьмы. Мы ожидали увидеть развалину — он ведь провел за решеткой пять лет, вряд ли можно было ожидать чего-то другого, так ведь? Некоторые люди бывают навсегда сломлены даже после недолгого срока, но этот человек был совсем бодрым и здоровым чуть ли не до неприличия. Но хуже всего, по-моему, опаздывать к еде. Еда портится, когда ты наскоро глотаешь суп и рыбу, чтобы догнать остальных.
— Кто-нибудь из вас ел запеченную в духовке голубую рыбу с Sause Bearnaise[26]? — вмешивается Грегор. — Еда просто райская. Мы с генералом любили ее. Это было наше излюбленное блюдо после особенно кровавого сражения.
— Надеюсь, мы будем вблизи от этого озера, когда рыба начнет метать икру, — мечтательно говорит Порта.
— Когда вернемся домой, — говорит Малыш, имея в виду под «домом» немецкие позиции, — я «организую» гуся, начиню его сливами и яблоками и все съем сам.
— Я предпочту индюка, — говорит Барселона. — Он больше.
— Черт возьми, не могу больше выносить этого! — в отчаянии кричит Порта, вскакивая на ноги. — Пошли, Малыш, бери свою трещотку и наложи гранат в карманы.
— Куда идем? — спрашивает Малыш, шумно вставляя в автомат рожок.
— Почитаем соседское меню, — отвечает Порта, беря на ремень свой ППШ.
— Взять мешок? — жизнерадостно спрашивает Малыш.
— Нет, мешки у ивана есть, — отвечает Порта.
— Кто не хочет рискнуть жизнью ради жратвы, тот сущий идиот, — утробно смеется Малыш.
— Вас подстрелят, — предостерегает Старик.
— Придурок, — беззаботно отвечает Малыш. — Это мы будем стрелять!
— Мы ждем настоящего русского гостеприимства, которым они славятся, — говорит Порта с кратким смешком и скрывается в метели.
— Однажды они не вернутся, — пессимистически бормочет Старик.
Проходит несколько часов, но, кроме завывания полярной бури, ничего не слышно. Тишину нарушает длинная автоматная очередь.
— Это наш МП[27], — говорит Старик, поднимая взгляд.
