пока что как есть», — похоже, имелось в виду.
Ее настроение явно улучшилось; возможно, теперь она будет более милостиво смотреть на его маленькие приятные торговые беседы с Ив.
Лоуренс, однако, не мог отогнать мысль, что он был беспечен.
Он позволил своим самым глубоким желаниям вывалиться наружу, на всеобщее обозрение.
— Так вот, — произнесла Хоро рядом с ним совершенно обыденным тоном. Вокруг по-прежнему царила атмосфера бедности, но улица стала достаточно широкой, чтобы двое могли по ней идти бок о бок. — По правде сказать, я тебя спросила просто чтобы подразнить, но…
Даже после этого предупреждения Лоуренс чувствовал себя как зайчик в ожидании расправы.
— Хочешь узнать, скольких я насчитала?
Ее чистая, невинная улыбка обрушилась на него подобно тесаку мясника.
— Ты мне напомнила, какое все-таки маленькое и нежное мое собственное сердце, — это было все, что сумел выжать из себя Лоуренс; но, похоже, Хоро осталась удовлетворена.
С лицом, полным жестокого наслаждения, она прижалась к его руке.
— Тогда я должна запустить свои когти в это твое нежное сердце, пока оно не окаменело.
Лоуренс смотрел на нее сверху вниз, не в силах найти хоть какой-нибудь ответ.
Невероятно — ее улыбающееся лицо сейчас выглядело просто как лицо милой девушки, довольной удачной шалостью.
Но даже худшие из кошмаров рано или поздно подходят к концу.
Когда они нашли дом, который Ив описала Лоуренсу, — дом с позеленевшей медной вывеской в виде трехногой курицы, — Хоро прекратила истязать Лоуренса.
— Значит, так, — произнес Лоуренс, разбив повисшее между ними молчание; его голос звучал удивительно легко после неприятного, стыдного разговора несколькими минутами ранее. — Мне сказали, что этот Риголо непрост, так что нам надо быть осторожными.
Хоро согласно кивнула; она по-прежнему шла рядом с Лоуренсом, держа его за руку.
— Похоже, на этом нам придется закончить нашу очаровательную, прекрасную, как во сне, беседу. Возвращаемся к скучной яви, — пробормотала она.
Лоуренс понятия не имел, насколько она сейчас была серьезна.
— Если так, ты можешь вернуться на постоялый двор и лечь спать, — тихонько ответил он.
— Мм… это было бы неплохо. И уж конечно, когда я буду засыпать, то считать буду не овечек…
Когда дело доходило до того, кто более вредный, Хоро по-прежнему была непобедима.
Однако сейчас, когда эта тема вновь всплыла, Лоуренс ощутил в себе какую-то странную смелость.
— О? Так все-таки сколько их было?
Знать все подробности ему совершенно не хотелось, но он соврал бы, если бы сказал, что ему вообще неинтересно.
Она ведь подняла эту тему ни с того ни с сего, так что, кто знает, ответом ведь может быть и ноль.
Отрицать, что какая-то часть его надеется именно на такой ответ, тоже было бы ложью.
Хоро, однако, не ответила ничего. Лицо ее оставалось бесстрастным, она даже не дернулась. Сейчас она походила на совершенную куклу.
Осознав, что это она нарочно, Лоуренс понял, что проиграл.
— Все мужчины дураки, а я король дураков, — наконец выдавил он. Хоро мгновенно вернулась к жизни, приобретя вполне довольный вид. Побежденный Лоуренс сник, улыбнувшись.
Свисавшая с карниза крыши дома Риголо трехногая птица изображала курицу, предсказавшую когда- то давно разлив реки Ром, на которой стоял Реноз.
Церковь утверждала, что курица была ниспослана Единым богом; однако, согласно легенде, наводнение было предсказано по положению звезд, солнца и луны — иными словами, по астрономическим наблюдениям тех времен.
С тех пор трехногая курица стала символом мудрости.
Возможно, семья Риголо, служившая летописцами, судя по всему, из поколения в поколение, надеялась, что записи, которые они копили, послужат когда-нибудь маяком, который укажет людям путь в будущее.
Лоуренс постучал в дверь обитым серебром молоточком и прокашлялся.
Ив должна была уже предупредить об их визите, но даже сама Ив с ее выдающимися способностями по части переговоров считала Риголо крепким орешком. Поневоле Лоуренс нервничал.
Стоящая рядом Хоро выпустила его руку, но все равно ее присутствие ободряло; осознав это, Лоуренс смутился.
Вполне возможно, он не дал Ив себя победить в их разговоре именно благодаря тому, что длительное пребывание в компании Хоро научило его думать по-другому. До встречи с Хоро единственным человеком, на которого Лоуренс мог полагаться, был он сам. Его переполняла обжигающая жажда победы и одновременно безумный страх поражения.
Когда есть друзья, на которых можно положиться, — это к лучшему или к худшему? Едва этот вопрос всплыл у Лоуренса в голове, дверь медленно приоткрылась.
Вот это мгновение — секунда, когда дверь уже начала открываться, а лица стоящего за ней человека еще не видно, — взвинчивало сильнее всего.
И когда дверь наконец распахнулась, за ней стоял…
…некто, даже отдаленно не напоминающий седобородого старца.
— Позвольте поинтересоваться, кто вы?
При виде человека, открывшего дверь, Лоуренс изумился, но то было вовсе не нервное изумление.
Женщина, на вид лет двадцати, не больше; голова до белесых бровей укрыта убором из тонкой черной материи. Монахиня.
— Насколько я знаю, Ив Болан предупредил о нашем визите.
— А, мы вас ждали. Проходите, проходите.
Лоуренс специально не стал представляться; однако то ли монахиня была необычайно добра, то ли Ив Болан пользовалась здесь особым доверием.
Не в силах уразуметь, что из этого верно, Лоуренс вошел, как было предложено. Хоро вошла следом.
— Пожалуйста, присаживайтесь и подождите здесь.
Войдя в дом, Лоуренс и Хоро сразу оказались в гостиной. Пол покрывал выцветший ковер.
Потрепанная временем мебель не производила особо грандиозного впечатления, а лишь показывала со всей очевидностью, что нынешний владелец дома живет здесь уже весьма долго.
Первым летописцем, которого Лоуренс встретил в своей жизни, была Диана в языческом городе Кумерсоне, потому он ожидал, что здесь будет так же захламлено, как у нее в доме, — но нет, здесь было на удивление опрятно.
Вместо огромного количества книг, втиснутых на все доступные полки, в комнате можно было обнаружить мягкие игрушки и вышивку, а также небольшую статуэтку Святой Девы-Матери — такую без особого труда смогла бы поднять девушка. Рядом со статуэткой висели сетки с луком и чесноком. Лишь несколько деталей показывали все же, что дом принадлежит летописцу: перья, чернильницы и коробочка с песком, используемым для просушки исписанных страниц, а также пергаменты и бумажные свитки, скромно распиханные по углам.
Хоро оглядывала комнату с немного удивленным видом; похоже, у нее были примерно те же ожидания, что у Лоуренса.
В первую очередь в подобном доме трудно было ожидать увидеть монахиню, словно готовую в любую минуту отправиться в паломничество, — хотя статуэтка Святой Девы-Матери и вывеска с трехногой курицей свидетельствовали, что у этого дома нет недостатка ни в богатстве, ни в вере.
— Прошу прощения, что заставила ждать, — произнесла монахиня, вернувшись.
