презрением? А менее часа назад он напоминал огнедышащего дракона. Но что тут говорить — англичанин. Какие еще требуются объяснения?
—Доберемся быстрее куда? — требовательно проговорила она. — И какими такими обязанностями я манкирую? Следует ли мне напомнить тебе, что я уже не юнга?
—Я прекрасно знаю, кто ты сейчас, девочка моя. И хотя я слова доброго не скажу о супружестве, оно имеет одно небольшое достоинство, на которое даже я не смог бы пожаловаться.
Ей потребовалось секунд пять, чтобы переварить услышанное. Затем последовал фейерверк:
—Ты что, с ума сошел или просто приступ старческого маразма? Я отчетливо слышала, как ты оповестил меня, а также весь корабль, что больше меня пальцем не тронешь! У меня есть свидетели!
—Весь корабль?
—Ты сообщил об этом достаточно громко.
—Значит, солгал.
—Вот так, просто? Солгал? Тогда у меня для тебя есть новости...
—Как ты себя ведешь, Джордж? Это твое пристрастие вытаскивать наше грязное белье...
—Я еще не то сделаю, ты, гунявый вол. — Тут, в конце концов, она заметила, что вслед им раздаются смешки и хихиканье, и она понизила голос до шипящего шепота: — Только попробуй и... Ну, только попробуй, и увидишь, что будет.
—Весьма мило, дорогая, подумать о том, как сделать это более интересным, но, уверяю тебя, необходимости никакой нет.
Она не заблуждалась относительно того, что он имел в виду. Ее бросило в жар, причем она ощутила его особенно сильно в тех местах, где ей сейчас бы этого особенно не хотелось, так как она не желала иметь с ним ничего общего. Зачем он все это делал? Уже целую неделю они находились в плавании, и она натыкалась лишь на мрачный, тяжелый взгляд, когда изредка смотрела в его сторону. Однако ту стычку в каюте затеял именно он, спровоцировав ее прервать ее обиженное молчание. А теперь вот это. Если целью его было свести ее с ума от смятения, то он весьма близок к успеху.
Перед тем как начать подниматься по лестнице, ведущей к его каюте, он подхватил ее снизу таким образом, что ей пришлось обнять его ногами, и она ощутила себя как бы в люльке — положение, когда вырваться из его рук было не менее сложно, чем прежде. Ей поистине делалась отвратительна его физическая сила, как и его способность гасить свой гнев, в то время как ее, судя по всему, лишь закипал.
—Зачем это, Джеймс? — тихо выдавила она с негодованием. — Объясни, если смелости хватит.
Ее новое положение у Джеймса в руках позволяло ей видеть его, и, когда он бросил сверху вниз взгляд на нее, она все прочитала в зелени глаз. Ответа ей уже не требовалось. Но он все равно дал его.
—Не ищи скрытого смысла, любовь моя. Мотивы мои — самые примитивные. Пылкая ярость, с которой мы с тобой сцепились, заставила меня ощутить некоторую... тошноту.
—Что ж, — уколола она в ответ, чтобы хоть как-то защититься от всесилия его взгляда, — надеюсь, тебя вырвет.
Она стала сотрясаться от его хохота.
—Ну, знаешь, это не совсем то, что я имел в виду. И держу пари, тебя тоже разбередила наша ожесточенная перекалка.
Действительно, было так, но он никогда не узнает об этом. Между тем он был твердо намерен дознаться. Его голос обрел соблазнительную хрипотцу:
—А тебя не подташнивает?
—Ни в малейшей степени...
—Тебе же известно, милая моя, что самоуверенность может быть сведена до нуля.
Когда ее ноги ощутили свободу, она сползла с него вниз, однако пятками не коснулась пола, так как одной рукой он держал ее за спину, прижимая к себе. Она не заметила, как они вошли в их каюту, услышав лишь, как с грохотом захлопнулась дверь. Но стук ее сердца был еще громче.
—Должен признаться, что с тобой я, похоже, полностью утратил всю свою обходительность, — говорил он, обнимая ее и другой рукой, отчего она съехала немного вниз, а он, подхватив ее под ягодицы, прижал к своим бедрам, а затем его пальцы обняли ее за голову, гладя кожу под волосами. Она видела его чувственную улыбку, страсть в его глазах, губами ощутила его дыхание, когда он добавил: — Позволь мне убедиться, что все же не до конца утратил.
—Нет, Джеймс...
Однако губы его уже сомкнулись с ее губами, и стало ясно, что приближается неизбежное. Тягуче медленно, с бесконечной осторожностью он обволакивал ее своей безмерной нежностью, одаривал поцелуями, которые завораживали и заставляли уноситься невесть куда, будили всю чувственность, на которую она только была способна. Руки ее уже обвились вокруг его шеи, когда его искуситель-язык, заставив ее губы раскрыться, проник внутрь и стремительно вознес ее к высотам блаженства, и ей уже было безразлично, что он с ней делает. Нежная атака, как она чувствовала, таит в себе яростное желание. Ее или его? Она не знала. Она очутилась в эпицентре эротической бури, поглотившей и унесшей прочь ее способность замечать что-то иное, кроме этого мужчины, и того, что благодаря ему с ней происходило.
Боже, пробовать его на вкус, ощущать его, этот жар, проникающий в ее глубины, как бы сдирающий покровы со всех ее чувств и обостряющий наслаждение. Она забыла... Нет, просто сомневалась, что существует нечто, способное такой волной захлестнуть ее чувства, что она полностью отдастся этому... отдастся ему.
— Боже мой, женщина, ты заставляешь меня трепетать.
В его голосе она уловила изумление, ощутила дрожь в его теле... или дрожь пронизывает ее тело, готовое содрогнуться?
Она прижималась к нему так, словно от этого зависело, жить ей или умереть, поэтому ему было легко приподнять ей ноги и положить их вокруг своих бедер. Интимное касание, когда он вместе с ней двинулся к постели, подняло такую жаркую волну у ее чресел, что она не смогла удержать стон, поглощенный его ртом — его язык продолжал свои безумства.
Они вместе, несколько неуклюже, повалились на кровать, однако Джорджина не заметила, что обходительность вновь покинула его под напором желания гораздо мощнее ее собственного, ее же — превосходило все прежде ею перечувствованное с этим мужчиной. В следующий миг они уже рвали — в буквальном смысле слова — одежду друг с друга, даже не соображая, что отдаются на волю примитивнейших инстинктов.
А затем он оказался внутри нее, глубоко погруженным, и тело ее как бы облегченно вздохнуло, приветствуя его. Это продолжалось какой-то момент, когда она с тревогой поняла, что он делает то, чего не делал прежде — поднимает вверх ее колени, так высоко, что она ощутила свою полную беззащитность. Чувство тревоги было тут же забыто: новое положение дало ему возможность проникнуть в нее так глубоко, что, казалось, он достиг самых ее потаенных уголков. И в этот миг сноп искр в ее глазах сопроводил произошедший в ней взрыв, волны от которого разбежались по всему ее телу, прильнувшему к его телу, содрогающемуся и извещающему его о каждом собственном спазме, рожденном этим блаженством.
Она вскрикнула, даже не сознавая этого. Оставила кровоточащие полумесяцы на его плечах — тоже не сознавая этого. Вновь она отдала ему собственную душу. Но ни один из них не знал об этом.
Когда Джорджина обрела способность что-то соображать, она почувствовала сладостную истому и... то, что ей осторожно покусывают губы. Это навело ее на мысль, что Джеймс не разделил с ней это немыслимое блаженство.
—Ты?..
—Конечно же.
—О!
Но мысленно она произнесла еще и другое «О!», гораздо более удивленно. Так скоро? Хотела ли она вновь, как теперь, провалиться в никуда? Хватит ли у нее смелости? Но ее уже уносило желание самой начать пощипывать и покусывать его губы, тем самым она получила ответ, который сейчас и хотела получить.
