Кому нужна консервированная музыка? Море и яхта вдвоём творят свою собственную мелодию. Сочные виолончельные аккорды зыби создают эмоциональную глубину, на её фоне нос яхты плавно выводит приятную теноровую партию. Глядя на них, и такелаж, у которого благодаря тёплому ночному ветерку прорезался голос, гудит густым контральто. Теперь недостаёт лишь валлийской гармонии. И я начинаю петь.
Словно осёл писает на жесть.
Безмолвие ночи приводит меня в замешательство.
Я краснею.
И плотно закрываю рот.
Последнюю неделю я не могу похвастаться хорошим сном. Лежу с открытыми глазами, час за часом, дел никаких нет, и я думаю. Думаю. Вдруг оказывается, что мысли забрели невесть куда, и не скоро их призовёшь к порядку. Я заметил, что мне лучше спится после хорошей горячей трапезы, но ведь горячее бывает только через день, а то и раз в три дня, потому что обезвоженных концентратов совсем мало осталось. Весьма примечательно: как набьёшь желудок, можно проспать в мешке и шесть часов подряд. В начале плавания, когда я в первый раз задал храпака, потом целый день не мог себе этого простить.
А что, если бы на меня наскочило судно?
Упражнение «вверх-вниз» должно аккуратно выполняться каждые двадцать минут, какой же это моряк, если он прочно прирастает к койке.
Теперь не один день прошёл после того, как я последний раз видел судно. Сколько именно — одиннадцать, двенадцать? Неважно, главное, что это было давно и много-много миль назад. Сколько шансов у меня встретить судно сегодня? За ночь? За следующие шесть часов?
И даже если судно покажется, велика ли вероятность, что оно пройдёт достаточно близко?
— Вот именно.
А потому давайте наедимся хорошенько да всхрапнём.
— По чести говоря, общественное питание на этом судне поставлено неплохо.
— Спасибо на добром слове.
— Пустяки. Вы положили нарезанную картошку в полпинты кипящей воды два часа назад?
— Конечно, положил.
— Надеюсь, не забыли взять на треть морской воды?
— Что я, уж совсем глупый?
— И что же мы будем есть на обед?
— Мясо, морковь, бобы и картошку, конечно. Звучит здорово.
— Можете не сомневаться, не только звучит, но и будет здорово. Если палубные матросы не умеют читать морзянку, это ещё не значит, что кок — лодырь.
— Помочь чем-нибудь?
— Что ж, помогайте. Одному и в самом деле со всем не управиться. Если нетрудно, откройте вот этот пакет с мясом.
— И что с ним надо делать?
— Засунуть в… Нет, не стоит. Положите мясо в кастрюлю с холодной водой, поставьте на примус, и пусть закипит.
— Почему в холодную воду?
— Не спрашивайте меня, напишите в министерство сельского хозяйства и рыбного промысла.
— Ещё что я могу сделать?
— Положить бобы и морковь вон в ту кастрюлю с кипящей водой.
— Ещё что?
— Теперь снимите кастрюлю с примуса, и пусть постоит так пять минут.
— Господи, до чего всё это сложно!
— Это ещё только полдела. Мясо кипит? Закипает. Сколько, вы сказали, ему кипеть?
— Десять минут на слабом огне. Не убавляйте огонь, просто отодвиньте кастрюлю на край.
— Ещё не пора ставить бобы и морковь?
— Самое время. Примостите их на примусе спереди, они быстро дойдут.
— Видите, как хорошо, что я вам помогаю.
— Помолчите, ради бога, вы меня отвлекаете. Ещё не готово?
— Нет. Долго ещё?
— Теперь недолго. Две минуты?
— Вы хотите, чтобы я приготовил вкусный обед, а сами всё время мне мешаете, чёрт дери!
— Извините.
— Откройте лучше пакет нарезанных яблок. Всё остальное почти сварилось. Как только освободится какая-нибудь кастрюля, положите в неё унцию яблок и залейте водой.
— Я смотрю, у вас на всё это уйдёт довольно много пресной воды.
— Да, а теперь помолчите, чёрт бы вас побрал, пока я накрываю на стол. Передайте мне шумовку.
— А морковь неплохо выглядит. И у бобов цвет приятный.
— Очень рад, что вам нравится. Вот моя тарелка.
— Дождитесь своей очереди, ненасытная тварь. Господи, вы хотите сами всё это съесть?
— Вот именно, хочу. И яблоки тоже. Потом ещё бренди выпью.
— А как же я? Мне ничего не останется?
— Вам? А кто вы такой, чёрт возьми? Здесь на борту, приятель, нас только один. А именно, Я.
Один.
Один-одинёшенек. Ты в этом уверен?
Ветер держится западного направления. Четыре западного направления. Четыре румба вверх до норд-веста. Четыре румба вниз до зюйд-веста. Но всё время в одной четверти.
Можно с ума сойти.
День за днём, день за днём идти крутой бейдевинд.
А тут ещё эти ночи.
Час за часом лежишь, не двигаясь, будто мумия, в спальном мешке, притиснутый к борту. Я не могу убедить себя, что есть смысл подниматься на палубу, проверять, не покажется ли какой-нибудь корабль. Сегодня тринадцать дней, как я последний раз встречался с судном.
Других судов нет. Только моё. А на нём — я.
В этой части океана редкое движение. Триста миль прямо на запад от Азорских островов, до главных океанских путей далеко, но естественно предположить, что хотя бы часть сообщения восток — запад должна проходить здесь, скажем, из Гибралтара в Нью-Йорк или из Новой Шотландии в Средиземноморье, верно ведь?
Да ещё должно быть движение судов между Соединённым Королевством и Южной Америкой. Тысячи судов курсируют через Атлантический океан. Миллионы тонн грузов, туда обратно, из порта в порт — работа командам, деньги владельцам, заказы судостроителям. Добавьте к этому эксплуатацию, уход. Капитальный ремонт в сухом доке — скрести, красить, наводить лоск для пассажиров. В эту самую минуту океан пересекает тьма людей, но здесь — никого. Один я ползу на запад в своей пятитонной коробочке, намереваясь присоединиться к «Летучему голландцу» — и буду ходить в этой части океана, пока земной шар не прекратит своё вращение и не метнёт океаны к небосводу, и останется наш несчастный древний мир с морщинистым лицом, как у обезьяны, начинай всё сначала. Только без меня. Я буду плыть всё дальше и дальше, до самой луны. Но там ни гавани, ни хотя бы сносной якорной стоянки. И пойду я ещё дальше, и закружит меня планетная орбита. Буду идти так тысячелетия, пока не заштилю в виду Берегов Вечности.
— Верно, как дважды два — пять.
Я сажусь, зажатый в тисках собственных мыслей. Как там поживает моя жена в Сондерсфуте? Радуется? Горюет? Думает, что я утонул?
