— Что у вас с рукой? — спросил он, подцепляя пинцетом торчащие из стянутой в комок кожи концы некогда зеленых ниток. — ЧТО ЭТО ЗА ХУЙНЯ?
— Это мне друзья руку зашивали, — спокойно ответил Кузьмич. — А ниток другого цвета у них не нашлось.
— Не нашлось ниток, говорите? — спросил врач, удивленно качая головой. — А вы уверены, что эти люди ваши друзья?
Как-то по зиме мне позвонил один знакомый и заявил, что у него дома сидит какой-то москвич, вроде бы знакомый Дурмана. Этот тип только что дезертировал с военной службы, а из одежды у него есть только тапочки, футболка и спортивные штаны. Так вот, поинтересовался знакомый — не хочу ли я принять участие в судьбе этого человека?
— Ясное дело, хочу! — ответил я. — Мы его у тебя забираем!
Через пару часов Крыса Московский[194] уже сидел дома у Кримсона и пил чай. Это оказался человек среднего роста, плотной комплекции, с непримечательным круглым лицом. Он был обрит практически налысо и немало избит, что объяснил конфликтом с бывшими сослуживцами. Крыса рассказал нам печальную историю о том, как тяжело ему приходилось в части и как он бежал, отчаявшись выжить среди нескольких сотен озлобленных на весь мир дагестанцев. Так как он сказался едва ли не братом Дурману, то мы вмиг раздобыли для него одежду, обувь и устроили к Крейзи на постой. Отправлять его в Москву “на собаках” мы побоялись, так как дезертира наверняка объявили в розыск. Поэтому Крыса завис у нас и за неделю неплохо прижился.
В воскресенье мы взяли его с собой в Удельный Парк, где собиралась охочая до драки палками ролевая общественность. Среди собравшихся оказался мой одноклассник Лан, давно отколовшийся от нашего коллектива и взявший моду тусоваться с какими-то совсем уже непонятными ролевиками. Завидев это сборище, Крыса решил немедленно до них доебаться.
— Эй, вы! — начал он. — Кто из вас будет со мной драться? Есть среди вас мужики? В качестве комментария к своим словам Крыса сжимал в кулаке метровый обрезок выданной ему братьями железной трубы.
— Ну? — снова заорал Крыса. — Вы что, гондоны — не слышали, что я сказал? Признаю, что тогда мы не уследили за ситуацией. Думали, что трезвомыслящий человек в незнакомом городе будет вести себя несколько сдержанней, и, прежде чем доебываться до людей, по крайней мере наведет о них справки. Но Крыса рассудил обо всем по своему.
— Что ты сказал? — услышал я голос Лана. — Кто гондон? Ну-ка, иди сюда!
Мы расположились неподалеку с водкой и бутербродами — но только и успели, что обернуться на голос. Самоуверенный Крыса бросился вперед, свирепо размахивая трубой, но Лан в считанные секунды оборвал это порыв. Сам Лан был вооружен обрезком трамвайного поручня длинной едва ли в полметра, но неравенство оружия нисколько его не смутило.
Бах, бах! Куски железа сшиблись с оглушительным грохотом и звоном, мелькнули смазанные сумасшедшим движением руки — и Крыса выронил трубу и стал заваливаться на бок, со стоном прижимая руки к лицу. Между пальцами у него хлестала кровь, что неудивительно — обрезком поручня Лан насквозь пробил ему щеку. Получилась дыра, в которую можно было при желании просунуть три, а то и четыре пальца.
Пришлось тащить раненого Крысу домой к Кузьмичу, где я заделал ему щеку, наложив пластырем несколько кривых, уродливых швов. Получилось не очень, так что когда Крыса курил — сигаретный дым тонкими струйками выходил сквозь рану наружу, порождая отвратительные кровавые пузыри. В память об этом случае на лице у Крысы остался неизгладимый след, и поделом — “Бог шельму метит”. Говорю же я так вот почему.
Через пару дней после этого случая мне позвонил Крейзи и сообщил, что у его матери пропало золото — обручальное кольцо, серьги и несколько цепочек. Произошло все это буквально вчера — в тот самый день, когда Крыса Московский окончательно распрощался с Крейзи и переехал от него к Кузьмичу. Дальше события покатились, словно снежный ком.
Сначала к Кузьмичу домой ворвались работники военкомата, которые схватили Андрюху и уволокли его на городской сборный пункт, а оттуда — во Мгу, служить в железнодорожных войсках. Ночевавшего там же Крысу “вербовщики” не тронули, и наш гость не преминул воспользоваться удобным моментом.
Сославшись — дескать Андрюхе в части всяко понадобятся деньги, Крыса развел маму Барина на некоторую сумму и скрылся в неизвестном направлении. Узнали мы это, ясное дело, уже несколько позже, от матери Кузьмича.
Тут нам все стало более-менее ясно, непонятно было только одно — где искать эту мерзкую гниду. Мы полагали, что Крыса сгинул бесследно — но нет. С утра в среду “московский гость” позвонил Кримсону, и между ними состоялся вот какой диалог:
— Уезжаю я, — заявил Крыса, — домой, в Москву. Но раз уж вы мне так помогли, я хочу и для вас сделать что-нибудь хорошее! У меня есть связи по Москве, так что я могу пробить вам задешево партию компьютеров. Предоплата там…
Судя по всему, Крыса недооценил степень нашего общения — полагая, что грабит и разводит малознакомых людей. Или просто пожадничал. Потому что в ответ на столь “щедрое” предложение Кримсон тут же предложил встретиться вечером на Черной Речке и “все обсудить”. На том и порешили.
Около восьми Крыса нарисовался на Речке, где ему предложили проследовать в “одну квартиру” на Пионерской, где мы “сможем выпить”, “переночевать” и “решить финансовые вопросы”. На свою беду, Крыса не расслышал намека, сквозившего в этих словах.
К мифической “квартире” решили идти пешком. Сначала двинули по Савушкина, затем решили “срезать” через Серафимовское кладбище, а под конец вышли к огромному пустырю, посреди которого возвышалась заброшенная бетонная конструкция примерно сорока метров высотой. Путь проходил меж почерневших от времени решеток и заснеженных могил, уличного освещения практически не было. Лишь при входе на кладбище колебался под ледяным ветром синий цветок вечного огня, на котором местные бомжи по ночам готовили картошку с бобами. По ходу Крейзи решил взбодрить Крысу вот какими историями:
— Приколись, места тут настолько глухие, что труп человека до весны найти практически невозможно. Понимаешь меня?
— Э-э… — от такого начала Крыса несколько опешил. — Ты это к чему?
— Как это к чему? — удивился Крейзи. — Я же говорю — если тут кого-нибудь ебнуть, труп до самой весны в снегу пролежит!
— И… что? — вроде бы спокойно переспросил Крыса, но его выдал взгляд, нервно скользнувший по окружающим его братьям. — Куда мы идем?!
Немного ума у Крысы все-таки было, так что когда мы пролезли через дыру в заборе и начали подниматься по обледенелой лестнице на шестой этаж — его уже вовсю колотило. И, надо сказать, было с чего — до того правильно мы выбрали место для нашего разговора. С шестого этажа местного “кричи-не- кричи” открывается чарующий, удивительный вид. В здании не успели построить стены, так что вся конструкция представляет собой исполинские бетонные столбы, разделенные на шесть этажей обледенелыми плитами перекрытий. Потолки здесь метров по шесть, поэтому с верхнего яруса виден едва ли не весь город.
С одной стороны к конструкции примыкает темный массив кладбища, а с трех других она окружена многокилометровыми заснеженными пустырями. Кругом навалены бетонные блоки, торчит ржавая арматура, а до окраины жилых районов отсюда не меньше получаса быстрой ходьбы. Ледяной ветер разве что не валил с ног, на улице стояло минус тридцать — или возле того.
— Где золото? — спросил я у Крысы. — А?
Стоя на обледенелом краю, лишенном элементарных перил, и глядя на чернеющие далеко внизу штыри арматуры, Крыса решил не отпираться и не искушать судьбу.
— Пощадите! — взмолился он, трясущимися руками открывая нагрудный карман. — Вот ваше золото! Заплетающимся языком он поведал нам свою подлинную историю. В армии Крыса никогда не служил, а с Дурманом его связывает не более, чем шапочное знакомство. В Питере он оказался случайно, а пизды ему дали люди, которых он попытался кинуть до нас. Крыса слышал в исполнении Дурмана истории о его
