расставить Шапин семейный сервиз, и теперь расстреливал его из принесенного с собой пневматического ружья.
Происходило это так. Сначала пьется стопка наливки, затем звучит сухой шелчок выстрела — и на кухне во все стороны брызжут фарфоровые осколки. После этого Маклауд лениво бросал ружье в сторону, а Шапин отец со всей поспешностью ловил его за ствол и перезаряжал. Наступало мгновение тишины, затем Маклауд опять глотал стопку наливки — и все повторялось опять. Маклауд занял пост в коридоре не просто так. По совместительству он контролировал выход на лестничную площадку — чтобы Шапа и его родители не вздумали выбежать из дома и вызвать милицию. Доведенный до отчаяния Шапа попытался выброситься из окна, но братья это вовремя пресекли — схватили Шапу за руки и заперли в кладовке. Вызвать же милицию по телефону у Шапы и его родных не было ни малейшей возможности.
Телефон в Шапиной квартире мозолил мне глаза с самого вечера. Он располагался на тумбочке возле дверей, причем с ним постоянно происходили удивительные метаморфозы. По первости он стоял просто так, затем кто-то снял с него трубку — которая одиноко зудела, короткими гудками жалуясь на нелегкую жизнь. В следующий мой визит в коридор трубка лежала на том же месте — только вот витой шнур был уже перерезан.
Когда же мы уходили, в тумбочку, на которой стоял телефон, оказался воткнут топор. Строри вбил лезвие в податливое дерево едва ли не до половины — так что обух едва-едва виднелся сквозь искореженный аппарат. Эта картина накрепко засела у меня в голове — лопнувшие куски пластика, искореженные шестеренки и разноцветные провода.
Кураж отпустил меня только в метро, когда я прилег на лавку в практически пустом вагоне. За окном проносились перевитые кабелями стены тоннеля, а на лавке напротив пяный Фери пытался “склеить” парочку утренних малолеток:
— Я тракторист, — Фери решил начать эту беседу с вранья, — работник далекого севера! Девушки, замерзая в ледяных пустошах — я думал о вас! Предлагаю теперь…
У перев взгляд в плафоны на потолке, я слушал это пьяное бормотание и все думал: “Ну наконец-то! Вот оно — настоящее интервью!”
Правильнее будет сказать — не “остановились”, а “перестали существовать” Это куда как проще делать кувалдой.
Патруль нравственности
“Вместо сытного обеда
С хлебом и салатом
Лустберг делает минет
Неграм и мулатам”
На Первомай в этом году приключилась вот какая история. Перед самым выездом Королева сшила черные повязки с буквами “П.Н.”, что расшифровывалось как “Патруль нравственности”. Идея патруля состояла в том, чтобы преследовать тех ролевиков, которые станут расхаживать голыми или примутся прилюдно ебстись.
Этот постыдную скверну принесли в тусовку Лустберг и его друзья — безобразный пережиток старой “системы хиппи”. Они всем показали, что такое настоящий “free love” — череда голых обмудков, прущих косолапых сук с отвислыми сиськами. Насмотревшись на совокупляющихся тут и там унылых чудовищ, наши товарищи взбеленились и решили положить конец этому безобразию.
Мы рассуждали так. Постороннему мужику нельзя позволять трясти яйцами на виду у женской части нашего коллектива. За это нужно наказывать, причем наказывать сразу! А наши девчонки пускай разберутся с теми бабищами, что привыкли ходить по лесу с неприкрытой пиздой. Путь “кукушки” и газ проведут черту, которая отделит честных женщин от сонмища вконец охуевших блядей!
Пока остальные товарищи пьянствовали на Холме — Барин, Королева и я решили навестить обитающих на побережье Болгар. Стремительно вечерело — темнота упала на мир, деревья по краям тропы превратились в едва различимые серые тени. Тьма скрадывала очертания предметов, лишь на фоне чуть более светлого неба можно было различить угловатое плетение нависающих над дорогой ветвей.
Наш путь пролегал через перекресток. Нимедийская тропа наискось перечеркивает здесь дорогу к озерам и уходит лесом по направлению к Фонтану. Неожиданно мы услышали топот и увидели меж деревьев стремительно движущийся желтый свет. Вскоре мы смогли различить фигуру человека с факелом в руках, несущуюся в нашу сторону по дороге. В другой руке человек сжимал “меч” из расплющенной лыжной палки. Так как никакой игры на эти выходные в Заходском не намечалось, то поведение незнакомца нас несколько насторожило. И не зря — уже через пару секунд он с пронзительным криком набросился на нас!
— Попались?! — свирепо орал он, угрожая нам факелом. — А-А-А!
Мы с Кузьмичом шли без оружия — только у Королевы оказалась “кукушка” в рукаве. Не знаю, как у нас это вышло — но я почти сразу же перехватил руку с факелом, а Барин намертво вцепился в “меч”. В ходе непродолжительной борьбы Кузьмичу удалось вырвать алюминиевую трубу из рук нападавшего, перехватить ее за концы и накинуть незнакомцу на шею. Поднатужившись, Кузьмич сумел изогнуть трубку кольцом, скрестил концы и закрутил на полтора оборота. Получился ошейник из ролевого меча, судя по всему — вещь не очень удобная. Говорю так потому, что видел, как захрипел наш противник, судорожно разевая рот и шаря по сжавшей шею петле непослушными пальцами. Королева сумела полностью использовать этот момент. Подскочив сбоку, она несколько раз вытянула нашего противника “кукушкой” по почкам. Тот рванулся изо всех сил — и тогда Барин неожиданно разжал руки и резко толкнул нападавшего в мою сторону. Отступив на шаг, я размахнулся и наотмашь врезал оставшимся у меня в руках бензиновым факелом. От удара пламя вспыхнуло еще ярче, разбрасывая по сторонам шипящие огненные брызги. Вот этого наш противник уже не выдержал — завыл дурным голосом и бросился наутек.
— Кто это был? — спросил у меня Кузьмич, едва мы отдышались. — Лицо вроде знакомое?
— Даня это! — уверенно заявила Королева. — Я рожу успела разглядеть!
— Даня? — переспросил Кузьмич. — Зачем же он так?
Ответа на этот вопрос мы не знаем и по сию пору. За Даней ходила слава алкоголика и истерички, но раньше между нами не возникало каких-либо трений. Даня жил возле озер, пересекались мы редко — так что мы полагали, что у нас нет повода к взаимной вражде.
— Так ведь он ебнутый! — припомнил я. — Может, хуй с ним?
— Ну… — задумался Кузьмич. — Ты прав! Простим дурака!
Легко прощать тех, кого только что опиздюлил. И наоборот — опиздюлившийся человек прощать совершенно не склонен. Так получилось и с Даней — ему показалось мало, так что он отважился на месть. Вот что у него из этого вышло.
Через три часа мы опять шли по той же самой дороге. Теперь нас было человек пятнадцать — пьяные в дым, мы перли по лесу под мелодии сборника “Союз 21”. Они доносились из принадлежащего Королеве двухкассетного магнитофона, который Фери нес у себя на плече. Стояла середина ночи, на почерневшее небо выкатилась огромная майская луна. Большинство братьев, памятуя о недавнем случае, вооружились пневматикой и дубьем, а кое-кто взялся за лопатки и топоры. Пятнадцать пар ботинок весело бухали по дороге в такт пронзительным нотам, от переполняющих душу чувств участники процессии подпрыгивали в воздух и крутились волчком. Почти все товарищи надели черные повязки на плечо, а возглавил шествие Кузьмич. Он шел впереди всех и ревел, словно бензопила:
