– Не смог сосредоточиться…
– Сейчас самое время.
Тогда я взял ручку, положил бумагу на скат крыши и быстро что-то нацарапал. Вначале я сомневался, насколько это будет уместно, но чем дальше, тем более подходящим это казалось. Смерть захрустел конфетой, пробежал взглядом записку и сунул ее в задний карман.
– Славно, – сказал он.
По пути к лестнице мы прошли мимо парочки, и мысли мои вновь унесло.
Сплетение в поцелуе. Мы с любимой – одно целое, мы сомкнуты лбом, носом и губами, руками и грудью, пахом, бедрами и ногами. Мы целиком поглощены поцелуем, преданы друг другу телом и душой настолько, что становимся единым духом, единым порывом страсти.
А еще мне припомнился вкус.
Наши рты казались апельсином. Языки – мякотью. Губы – мягкой гладкой кожурой.
Мы спустились по лестнице. Кассира в будке не было, на тротуаре же, разбившись на отдельные островки, собралась целая толпа. Велев мне ждать, Смерть протолкался сквозь крайние ряды и слился с окружающим, словно хамелеон. Только потом я понял, что он подбрасывал предсмертную записку.
Вернувшись, он спросил:
– Как ее звали?
– Как звали? – переспросил я.
Он кивнул.
– Лайка, – ответил я. – В честь первой собаки, полетевшей в космос.
Каких-то полдня назад меня оставляло равнодушным все, кроме личной безопасности. Теперь же то, что мы так легко прекратили жизнь женщины, о которой я знал лишь несколько разрозненных фактов, и чье имя до сего момента мы даже не упоминали, меня глубоко взволновало. Думая о ней, я видел лужу разлившейся крови, раздробленный череп, пустые глаза и вывернутые конечности. Для Агентства она была безликим клиентом; для меня же она представляла собой нечто большее… Теперь, оглядываясь, я понимаю – это чувство отражало то, что я тогда не мог выразить словами. Я начинал сомневаться, правильно ли сделал, что подписал контракт.
Я вспомнил о записке и пожалел, что не смог подобрать более значимых, более личных слов. Удалось мне написать лишь одно:
Мертвые красные розы
Мы обедали в унылой закусочной в ста ярдах от колокольни на втором этаже здания, созерцая дорогу, ведущую к нашей машине. О таком проявлении жизни, как чувство голода, в свою бытность трупом я даже не вспоминал, поэтому все старания вернуть его при виде жирного хорошо пропеченного стейка не встретили должного энтузиазма с моей стороны. За четыре часа Смерть вымолвил не больше двух слов, расправляясь с тремя порциями ребрышек, пятью порциями жареного картофеля, шоколадно-ореховым мороженым, банановым десертом и бесчисленными чашками кофе. Но все же поинтересовался, почему я так мало съел.
– Я не люблю техасско-мексиканскую кухню, – объяснил я.
– Тогда какой же ты зомби?
Честно говоря, неважный. Даже среди немертвых я мало чего стою. Я не люблю насилия, довольно сентиментален и не пылаю страстью к плоти – живой или не очень. Даже если бы пылал, все равно есть я не мог.
Завершив трапезу, когда толпа, «Скорая помощь» и полиция уже покинули место событий, Смерть расплатился по счету (чаевых не оставил), и мы не спеша двинулись к машине. Он содрал штрафную квитанцию с лобового стекла, разорвал ее, и мы рванули прочь на большой скорости. По пути в Агентство заскочили в лавку канцтоваров, где купили пять пачек бумаги для ксерокса, лазерный картридж и дешевую авторучку. Смерть ехал молча, только изредка мурлыкал обрывки траурного марша и жаловался, что объелся по причине скудного ужина и завтрака.
Он припарковался задним ходом между белым «ситроеном» и черной «фиестой», заглушил двигатель, перестал напевать, вылез, хлопнул дверцей и направился к зданию. Все это он проделал с легкостью и быстротой, рожденными долгой практикой, но казался при этом озабоченным. Я на миг задержался в машине, затем последовал за ним.
Был ранний вечер, и солнце уже зашло за дом. Я предположил, что сейчас позднее лето, но после стольких лет под землей не был уверен до конца. Трупы, конечно, не замечают смены времен года – для них все дни и месяцы одинаковы.
К офису меня привели раскаты хохота. Глад, Мор и Шкода слушали рассказ Смерти о событиях дня. Я переступил порог комнаты, когда Мор сдавленно хмыкнул.
– Чему смеемся?
– Ничему, – ответил Мор. Взглядом желтушных глаз он смерил мой блестящий голубой костюм и усмехнулся.
– Как синяк?
Он, казалось, искренне обрадовался вопросу.
– Растет прямо на глазах и уже перешел на спину. – Он стал задирать рубашку. – Хочешь взглянуть?
– Как-нибудь потом.
Смерть бросил Шкоде ключи от машины и коротко пояснил:
– В багажнике бумага. Возьми себе пачку.
Шкода недовольно цыкнул зубом и покачал головой, однако подчинился. Из комнаты он выскочил, опрокинув чашку кофе. Смерть ее подобрал и поставил рядом с шахматной доской. Затем повернулся ко мне и спросил, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь.
Я нуждался в признании того, что справился со своей работой, нуждался в переводчике, который помог бы понять мой новый мир, нуждался в точном ответе на вопрос, как я умер, но больше всего я нуждался в отдыхе, о чем и сообщил. Он кивнул.
– Я отведу тебя в твою комнату.
Мы направились к двери, но путь нам преградил Мор. Его прыщавую физиономию расколола нездоровая усмешка.
– Не забудьте, завтра мы должны забрать вещи из лаборатории. Перед выездом в центр.
– Помним, – ответил Смерть.
Мы вернулись в главный коридор, поднялись по лестнице, свернули направо к узкому проходу, по которому вышли в длинный коридор, опять свернули направо и подошли к последней двери слева.
Смерть вынул из кармана позолоченный ключ и вставил его в замок.
– Про ключ придумал Шеф, – пояснил он. – Несколько ночей мы тебя будем запирать, чтобы ты чувствовал себя как дома.
За дверью оказалась угловая спальня средних размеров с двумя окнами, которые выходили во двор и на торец дома. Мебель стояла как попало: потертое кресло с откидной спинкой в ближнем левом углу, слева у стены – двухъярусная кровать, у окна сбоку – письменный стол, у окна напротив – стол и стул с высокой спинкой, в дальнем правом углу размещался гардероб, а справа от двери стоял угрожающе ветвистый кактус.
– Как видишь, тебе придется жить не одному. К сожалению, у нас не хватает комнаты, – Смерть улыбнулся и утешительно похлопал меня по спине. – В общем, завтрак около восьми. И когда будешь готов, спускайся в офис.
На письменном столе располагалась печатная машинка фирмы «Блюберд». Рядом стояла белая ваза с мертвыми красными розами.
Будучи трупом, мне было незачем отличать безвкусицу от изысканности, дешевку от качественной вещи. Я утратил разборчивость и все вещи считал одинаковыми. Поэтому, когда увидел фактурный потолок, белый ворсистый ковер, постельное белье в красную и черную диагональную полоску, обои в цветочек и такие же занавески, ламинированный стол с переносным телевизором и фигуркой лебедя из голубого стекла, я не
