было раньше, видели в журналистах из Москвы частицу своего довоенного прошлого. Может, еще сыграло свою роль и то, что во все времена любая делегация из столицы ассоциировалась с тем самым 'барином', что 'приедет и рассудит'. Прорваться к журналистам пытались в основном женщины и старики. Они что-то кричали, потрясая кулаками, о чем-то просили, что-то требовали, но телевизионщиков уже уводили в американский сектор лагеря. Видя это, один дед схватил булыжник, чтобы запустить им вслед делегации, но вовремя опомнился, покосившись на снайпера, торчавшего на крыше здания бывшей администрации.
Все это не могло не произвести на гостей из Москвы впечатления. Костик хорошо разглядел выражение животного ужаса у молодого паренька, тащившего на плече камеру. Уже позже, когда его, собирающегося на полевые работы выдернули из строя и отправили в американский сектор помочь телевизионщикам с подвисшим ноутом, Костик имел 'счастье' лицезреть этих граждан, обалдевших от всего увиденного. Их старший — не смотря на свой довольно юный возраст, оказался уже довольно матерым журналюгой, лицо которого не раз мелькало толи на канале 'Russia today', то ли еще на каком-либо из центральных каналов. Типичное гламурное чмо. Костик насмотрелся на таких в коридорах МГУ, когда их пары совпадали с парами журфака. Косая, уложенная с помощью лака челка, ухоженные ногти на вялых изнеженных руках. Они и здоровались как-то делая одолжение…
Костик сначала хотел воспользоваться моментом и расспросить, что там сейчас в Москве, да как, но до общения с ним не снизошли, да и у самого Костика голова была забита тем, как отсюда сдрыснуть. В общем, когда он закончил возиться с ноутом и отправился обратно в свой сектор, Котика отловили вылезшие из своих палаток ингуши и определили его в группу крепких мужиков из вольнонаемных, что обычно выдвигались в поля часа через два после основной толпы. Там они обычно, еще повалявшись какое-то время на травке, загружали в старенький ЗИЛ и бортовой УАЗик мешки, наполненные собранным урожаем.
Не успел Костик подумать, что действительность превосходит все самые смелые ожидания, и сейчас вот появилась отличная возможность не напрягаясь сделать отсюда ноги, как от кучки кавказцев- охранников отделился плотного телосложения ингуш и, почесывая левой рукой волосатую грудь, (все они разгуливали в спортивных штанах с лампасами и расстегнутых до пупка спортивных же куртках) положил правую на автомат, ствол которого качнулся в сторону сборщиков овощей.
Черт! Надо было наплевать на этих мужиков и бежать еще по дороге сюда, а теперь придется действовать по старому плану, и не факт, что выгорит.
Костик поплелся к опушке леса, сел на корточки и принялся выковыривать из земли чахлую морковку, поглядывая по сторонам. Где-то здесь рядом должен быть Мишка Гришин, только вряд ли он сможет чем-то помочь. Хорошо, если не стормозит и догадается рвануть за ним.
Один из бородачей, видно, совсем заскучал, присел на поваленное дерево, достал из кармана кулек с шаурмой и собрался перекусить.
Медлить было нельзя, и Костик поглубже засунул два пальца себе в рот.
Михаил Гришин
Костик появился на третий день. К тому времени я уже дожевал последний сухарь и пару раз отлучался в поисках воды. Мой приятель шел третьим с конца в колонне, состоящей из тридцати пяти изможденных, покрытых пылью невольников, которую вели семеро кавказцев с 'калашами' наперевес. Это было ни хорошо, ни плохо. За то время, что я лежал здесь, видел как тех, кто свободно входил и выходил с территории лагеря, так и тех, кого вывозили вперед ногами. Было и такое, что люди, которых завозили в ворота, в обратном направлении уже не появлялись.
Минуя то место, где мы расстались, мой приятель как бы споткнулся и выронил грязный тряпичный сверток. Повезло, ни один из охранников этого не заметил, и вот уже, дождавшись, когда процессия свернет на грунтовку, пересекающую заброшенное свекольное поле, я пробираюсь к своей добыче. Это завернутый в замусоленное вафельное полотенце клейкий серый комок геркулесовой каши с прилепившейся к нему цветастой упаковкой какой-то фигни из стандартного американского сухого пайка.
Бля, как я жрал эту кашу! Даже халявную черную икру на прошлогоднем корпоративе не поглощал с такой скоростью. Еле удержался, чтобы не съесть и хлебцы из упаковки. Их я оставил на утро, а утром Костик незаметно для остальных швырнул в канаву возле поля то, что можно было бы назвать хлебом.
На следующий день он не появился. Сколько я ни вглядывался сквозь листву в каждого из рабов, в нестройно бредущей колонне, долговязую фигуру моего приятеля там мне обнаружить не удалось. Во второй партии его тоже не было, и только среди смуглых курчавых брюнетов из солнечной Молдавии, что раньше клали плитку в московских квартирах, а нынче подрядились вкалывать грузчиками в этом трудовом лагере, я обнаружил своего приятеля.
Костик вел себя как-то необычно, постоянно оглядывался и заметно нервничал. На этот раз пожрать мне он не ничего не сбросил, а вместо этого то и дело отрывал шматки от растущих на обочине высоких лопухов и незаметно засовывал эту гадость себе в рот.
Совсем ебанулся что ли?
Я, понадеявшись все же, что Костик перестанет дурить и выждав удобного момента поделится со мной хавкой, не упуская его из виду, осторожно крался за это компанией. И вот они не спеша дочапали до опушки ближайшего леса, от которой начинались длинные капустные грядки с редкими созревшими кочанами, которые еще надо было отыскать промеж разросшихся сорняков. Сразу за этими зарослями начинались более мелкие грядки, с торчащей из них морковной ботвой. Туда и поплелся Костик, сопровождаемый ухмыляющимся чуркой с автоматом.
Какое-то время ничего не происходило. Ингушские 'мастера спорта' по стрельбе по всему живому лениво расхаживали в своих китайских костюмах 'абибас' промеж еле переставляющих ноги пленников, то и дело покрикивая на них, молдаване прохлаждались в теньке, ожидая когда наберет с десяток-другой мешков с морковкой, Костик тоже собирал этот силос не первой свежести.
Вот один из охранников решил позавтракать, присел на сучковатое полено и достал видать вчерашнюю шаурму и бутылку с минералкой.
Я сглотнул слюну и только собрался отвернуться, чтобы не захлебнуться ей совсем, когда Костик вдруг вскочил, блеванул какой-то зеленой херней прямо под ноги этому чурке и принялся спускать штаны.
Джигита как ветром сдуло со своего места. Он что-то прокаркал по-своему, показал в сторону кустов и отвесил засранцу пинка, придавая тому нужное направление. Костик немедля скрылся в зарослях. Я же решил воспользоваться возможностью перетереть с моим приятелем, и, пропахав на пузе по капустной меже, тоже нырнул в лес.
Однако приятеля своего нигде не обнаружил, только треск веток выдавал направление, в котором он двигался.
Бегом за ним!
Я старался как мог, и минут через десять впереди замаячила светлая Костикова макушка. Мы пробежали километр или около того, когда он начал выдыхаться. Да и я был на пределе.
Еще бы не жрать как следует столько дней!
Ты чего… у-ф-ф… драпанул, будто тебе пистон в жопу вставили… Уф-ф…
— Посмотрел бы я на тебя, ага…. Фу-у… После суток в этом концлагере.
— Что, на самом деле, все так херово?
— Потом расскажу. Давай валим отсюдова.
Мы пробирались сквозь лесную чащу еще полчаса, стараясь идти так, чтобы склоняющееся к западу солнце все время светило в затылок. Я бы мог шагать и дальше, но у Костика внезапно скрутило живот.
Вовремя, нечего сказать! Хотя чего тут удивляться? Сожрать столько лопухов!
Однако, если бы у тех были собаки, они нас давно бы порвали на британский флаг, но мне от чего-то кажется, что отсутствию Костика мало кто придаст значение. Может быть, даже его побега и не заметят. Одним кафиром больше, одним меньше. Вон стадо копается в поле, а завтра еще с десяток русских на запах похлебки придет.
