Джорджетт Хейер
Жертва любви
Глава 1
По мощеным улицам Лондона с грохотом мчалась карета с одним-единственным седоком: джентльмен в низко надвинутой на глаза шляпе с золотым кантом непринужденно развалился на подушках, свободно вытянув ноги и глубоко засунув руки в просторные карманы дорожного плаща. Время от времени луч редкого уличного фонаря или факела на мгновение освещал внутренность экипажа, заставляя ярко вспыхивать бриллиант в галстучной булавке, украшавшей кружевное жабо, но лицо джентльмена при этом оставалось в тени широкополой шляпы.
Карета, промчавшись с опасной для городских улиц скоростью, вскоре выехала из города и, миновав заставу, направилась в сторону Хоунслоу-Хит. Бледная луна освещала дорогу кучеру на козлах, и грум, сидевший рядом с ним на облучке и проявлявший беспокойство с тех самых пор, как карета выехала из района Сент-Джеймс. не выдержал.
– Господи, ты же нас перевернешь! Куда так гонишь?
Кучер лишь ухмыльнулся. Карета вдруг качнулась на ухабе, и грум, вцепившись руками в сиденье, опять сердито крикнул:
– Спятил, что ли? Черти за тобой гонятся?.. Не понимаю, неужели он не чувствует? Неужели настолько пьян, что ему на все наплевать? – Грум кивнул назад, показывая на джентльмена в карете.
– Прослужишь с неделю – привыкнешь, – ответил кучер. – Вайдел, когда путешествует, он любит ездить быстро, понял?
– Просто напился и теперь спит как сурок.
– Ну нет, только не он.
Господин в карете, по всей вероятности, действительно крепко уснул, потому что не подавал никаких признаков жизни. Длинное тело безвольно повторяло крутые крены экипажа, подпрыгивало вместе с ним, но даже на самых высоких ухабах джентльмен ни разу не схватился за ремень, свисавший рядом со стенки кареты. Он не вытащил рук из карманов в тот момент, когда прозвучал громкий выстрел и карета резко остановилась. Впрочем, теперь джентльмен явно проснулся: потянувшись, он зевнул и, откинув голову на упругую спинку сиденья, слегка повернулся к открытому окошку.
Снаружи поднялась суматоха: слышались чьи-то грубые окрики, кучер громко бранил грума, который, по-видимому, не мог справиться с мушкетом; ржали и били копытами лошади.
Какой-то всадник подъехал к дверце кареты и просунул в окно дуло большого пистолета. В лунном свете обозначились контуры головы и плеч, и хриплый голос произнес:
– Подавай сюда свои игрушки, красавчик!
Но тут прозвучал новый выстрел, однако человек в экипаже даже не пошевельнулся, яркая вспышка разорвала темноту, предшествуя ему. Голова в окне исчезла, послышался глухой стук упавшего тела, потом испуганный крик, топот лошадиных копыт и запоздалый выстрел из мушкета.
Господин в карете наконец-то вытащил из кармана правую руку. В ней все еще дымился элегантный перламутровый пистолет. Бросив его на сиденье рядом с собой, он зажал между длинными тонкими пальцами тлеющую ткань плаща.
Дверца распахнулась, и на поспешно откинутую подножку вскочил кучер. Он держал в руке факел, в свете которого стало видно наконец лицо пассажира – на удивление юное, смуглое и очень красивое, хотя и отмеченное печатью брезгливого равнодушия и скуки.
– В чем дело? – холодно осведомился господин в карете.
– Грабители, милорд. Грум у нас новенький, немного растерялся и замешкался с мушкетом. Не привык еще к таким переделкам, ну и опоздал с выстрелом. Их было трое. Двое ускакали…
– Дальше? Кучер замялся.
– Вы убили одного, милорд.
– Разумеется. Но я думаю, ты открыл дверцу не затем, чтобы сообщить мне об этом.
– Дело в том, милорд… Разбойник лежит на дороге с вышибленными мозгами… Так и оставим его? Может быть, нам…
– Послушай, малый, неужели ты думаешь, что я потащу труп этого разбойника на раут к леди Монтекьют?
– Нет, милорд, – в замешательстве проговорил кучер, – значит, ехать дальше?
– Разумеется, поезжай.
– Слушаюсь, милорд. – И кучер закрыл дверцу.
Грум, все еще судорожно сжимая мушкет, не сводил оцепеневшего взгляда с лежавшего на дороге разбойника, вокруг головы которого медленно растекалась темная лужа. Когда кучер снова влез на козлы и взял вожжи в руки, грум выдохнул:
– Ты что, собираешься уезжать?
– Мы уже ничем не можем ему помочь, – мрачно ответил кучер.
– Надо же! Так разнести голову! – Грум содрогнулся.
Экипаж тронулся.
– Помалкивай, понял? Разбойник мертв, и все тут.
Грум облизал пересохшие губы.
– Его милость знает?
– Конечно знает. Он никогда не промахивается, когда держит в руках пистолет.
Грум тяжело вздохнул, все еще думая об убитом, оставленном в луже крови посреди дороги.
– Сколько ему лет? – спросил он потрясенно.
– Двадцать четыре с небольшим.
– Двадцать четыре! Подстрелить человека и оставить как ни в чем не бывало валяться на дороге! О Господи!
Когда карета остановилась у подъезда большого особняка, грум даже не пошевелился, и кучер вынужден был толкнуть его локтем. Опомнившись, тот соскочил на землю, опустил подножку и открыл дверцу. И пока господин вылезал, грум украдкой поглядывал на его лицо, надеясь увидеть хотя бы малейшие признаки волнения. Их не было. С томным видом милорд поднялся по каменным ступеням подъезда и вошел в ярко освещенный холл.
– Боже мой! – снова вздохнул грум. В холле два лакея засуетились вокруг позднего гостя, принимая у него плащ и шляпу.
У подножия широкой лестницы стоял еще один джентльмен, собиравшийся, по-видимому, подняться в бальную залу. Он тоже был молод и по-своему весьма недурен собой. Приподнятые, сильно изогнутые брови, блуждающий томный взор, напыщенные манеры – все выдавало в нем записного франта. Он явно был поклонником макаронического стиля[1], о чем свидетельствовали короткий камзол с петлицами, панталоны из шелковой ткани в узкую полоску, завязанные шнурками на коленях, и жилет, едва доходивший до талии. Непременное кружевное жабо, но вместо галстука – шейный платок, завязанный у горла пышным бантом, и до изумления высокий парик, присыпанный голубой пудрой. В руках джентльмена была длинная нарядная трость, украшенная лентами. Истинный macaroni!
Франтоватый молодой человек обернулся посмотреть, кто приехал, и, увидев милорда, поспешил к нему навстречу через холл.
– А я-то надеялся, что буду последним, – кокетливо пожаловался франт и, подняв к глазам лорнет, стал рассматривать дыру на плаще его светлости. – О, мой дорогой Вайдел! – воскликнул франт, весьма шокированный. – Мой дорогой друг! Боже, что с твоим плащом?
Лакей принял плащ у милорда.
Запоздалый гость небрежно поправил на груди примявшиеся дрезденские кружева.
– И что же такое с моим плащом, Чарльз? Мистер Чарльз Фокс в ответ передернул плечами:
– Но в нем огромная дыра, Вайдел. – Он приблизился и осторожно потрогал прожженную полу плаща маркиза. – И чертовски пахнет порохом. Ты кого-то подстрелил?
Его светлость маркиз Вайдел, облокотившись на перила, изящным жестом открыл свою табакерку.
– Всего лишь одного мерзавца разбойника, – ответил он.
Мистер Фокс на минуту стал серьезным, оставив игривый тон.
