с мрачным видом принес бутылку и пять рюмок. Откупорив бутылку, он налил вина — всем на донышке, только мне полную рюмку. И велел нам несколько раз повторить слово такапу. От Атана я знал, что это слово — источник мана, оно делает аку-аку зрячим. Прежде исследователи считали, что такапу означает «ритуальная земляная печь», но это неверно. Земляная печь тут ни при чем, если только перед такапу не стоит слово уму, означающее «земляная печь».
Наконец магическое слово было произнесено столько раз, сколько положено. Я успел понюхать грязную рюмку и узнал красное вино с «Пинто». Перед тем как пить, наш церемониймейстер замогильным голосом объявил:
— Сейчас мы выпьем нашу кровь, смешанную вместе. Представление о вине как о крови он, видимо, почерпнул из церковной службы. Выпили, и Хуан тут же налил еще: всем чуть-чуть, мне полную.
— Ты наш главный брат, пей побольше, — добродушно сказал бородач.
Я был рад, что ему достается так мало. Правда, дружба окончательно наладилась. Звучали громкие слова про аку-аку, про братство. Я — старший над ними, у меня «ключ». «Ключ» к одной из их пещер и к «счастью» всей нашей пятерки. Вторая пещера тоже будет моей, если я вернусь и навсегда поселюсь на острове. Сейчас, насколько я понял, за нее отвечал Туму. Бутылка быстро опустела. Большая часть вина досталась мне. — Посмотри на мою бороду, — сказал чернявый разбойник, который теперь был моим младшим братом. — Бот где моя сила, — торжествующе пояснил он.
Видели бы они меня после того, как я сто один день шел на плоту «Кон-Тики»! А впрочем, они все равно поверили в мое могущество, хоть я теперь гладко выбрит.
Никогда еще я не пил такого вкусного вина. Все мои тревоги прошли. Я посмотрел на часы: три. До лагеря далеко, пора домой. Тепло поблагодарив, я прижал к груди драгоценную книгу с ронго-ронго и корзину с «ключом» от пещеры. Мои братья сказали, что завтра придут ко мне в лагерь, и мы вместе поедим моей пищи. Я ответил: «Добро пожаловать» — и вместе с Туму, Андресом и Атаном вышел на прохладный, свежий ночной воздух.
На следующий день мои новые братья, зайдя за мной в лагерь, повели меня на гору. Здесь бородатый фанатик, стоя на бугре лицом к морю, обратился с речью к незримым слушателям. Под левой рукой у него была зажата камышовая папка с книгой ронго-ронго, правую руку он воздел к небу, жестикулируя. Хуан говорил по-полинезийски, но, хотя голос его звучал очень тихо, почти неслышно, он сильно смахивал на оратора из лондонского Гайд-парка. Вот он указал рукой на нас, продолжая говорить так взволнованно, словно равнину и море внизу заполняла огромная толпа. Грудь нараспашку, полы незастегнутого пиджака развеваются на ветру… Казалось, он стоит одной ногой в прошлом, другой — в настоящем, как символ народа, переживающего ломку.
Кончив речь, Хуан спустился к нам и вручил мне великолепное изображение рыбы-парус, которое сам вырезал из дерева. Потом вынул из папки книгу ронго-ронго и быстро ее перелистал, пока не дошел до страницы с аку-аку. Держа палец на волшебной строке, он снова тихо заговорил с окружающими нас невидимыми существами, затем передал книгу мне и попросил прочитать вслух аку-аку.
Кругом простирался удивительный остров, рядом со мной стояли три благоговейно слушающих пасхальца… Я прочел:
— Кокава аро, кокава туа, те игоа о те аку-аку, эруа.
Ритуал закончился. Предки смогли убедиться; что книга передана мне по всем правилам. Мы спустились с горы к зеленым палаткам, где стюард уже расставил на столе закуски.
Трапеза во многом проходила так, как и завтрак перед походом в пещеру маленького Атана, только ритуал был еще более гротескным и еще грубее звучали хриплые голоса, шепча про сокровенную «мощь» и «силу» поданных блюд. И каждый из нас сидел со своей вахиной. Ивон даже испугалась, когда я забормотал что-то скрипучим голосом и тоже начал вести себя как-то странно. Как я узнал от нее после, она решила, что я помешался.
Неожиданно мой сумрачный брат поднялся и, поглаживая свою черную бороденку, другой рукой показал на норвежский флажок на столе.
— Вот где твоя сила, брат, — сказал он вдруг и схватил флажок. — В нем твоя сила, я должен его получить.
Я отдал ему флаг и добавил маленькую целлофановую коробку с моделью плота «Кон-Тики», которая ему приглянулась. Взяв подарки, Хуан важно вышел Из палатки, сопровождаемый своими друзьями, и они вместе ускакали в деревню.
Вечером я лег пораньше, чтобы поспать несколько часов перед новой полуночной вылазкой. На очереди стоял еще один тайник: «раскололся» Энлике Теао, который ходил с нами в пещеру Атана. Кроме него должны были пойти Ивон, Карл, фотограф, Тур-младший и Атан. Тайник, расположенный на западном берегу, был очень искусно укрыт, но попасть в него оказалось легко — сквозь заросшую осыпь у подножия утеса. Съев куриную гузку, я по тесному ходу проник в подземелье. В «передней» с чисто выметенным полом нас встречали два черепа. Дальше была подковообразная ниша, напоминающая рождественские ясли католиков: на полу — сено, вдоль стен — желтые камышовые циновки с множеством причудливейших фигур. Здесь было даже уютно. После встречи с братьями-фанатиками накануне я просто отдыхал у простодушного, скромного и радушного Энлике. Когда мы вышли из подземелья, нас встретила приветливая круглая лупа; ленивый ветерок не мешал ей смотреться в черное зеркало игриво настроенного моря.
На следующий день в Анакене состоялось что-то вроде народного гулянья. Пользуясь случаем, два врача — наш и деревенский, сидя в столовой, добывали капельки крови из ушных мочек тех из наших гостей, кого патер Себастиан считал чистокровными. Бургомистр и его родичи, когда дошла очередь до них, смотрели на врача как на грабителя, отнимающего у них бриллиантовые серьги. Они не сомневались, что за каплю крови настоящего «длинноухого» начальники музеев платят огромные деньги. Их взгляд, когда они смотрели, как тщательно смешивают красные капельки с химикалиями и в особых пузырьках отправляют в холодильник на корабле, был достаточно красноречив. Мол, их бессовестно надувают, но на что не пойдешь дружбы ради…
Бургомистр, щеголяя соломенной шляпой, самолично приводил в палатку избранных из толпы, которая веселилась на просторной поляне. Вокруг лагеря звучали песни и смех, бренчали гитары, ржали кони. Я только что сходил к костру и выбрал себе кусок жареного мяса посочнее, когда ко мне подъехал худой, обросший седой щетиной всадник в драном кителе. Он учтиво поздоровался, и я предложил ему спешиться и найти себе что-нибудь по вкусу в открытой земляной печи. Но старик нагнулся ко мне и прошамкал беззубым ртом:
— Вот зачем я здесь: чтобы передать, что ты можешь рассчитывать на двойное счастье. Эль брухо, колдун, сказал мне, что тебя ожидает счастье, если ты придешь в воскресенье в полночь. И оно будет тебе сопутствовать впредь.
Не отвечая на мои вопросы, старик дернул поводья и скрылся в толпе; больше я его не видел. Я впервые услышал про эль брухо; до сих пор мне лишь о старухе Таху-таху было известно, что она занимается таху и колдовством. Однако нетрудно было сообразить: если на острове есть кто-либо, заслуживающий звания колдуна, это может быть только мой новый брат. В самом деле, он вел себя так, словно считал себя шаманом. И живет он в доме аку-аку перед уединенной обителью Таху-таху, со всех сторон окруженный бесами. Словом, ясно, что «колдун» — мой новоявленный младший брат Хуан Хаоа.
В воскресенье мы, как обычно, отправились в церковь. По-прежнему под потолком порхали щебечущие пташки. Патер Себастиан, как всегда, вышел в нарядном облачении, и, как всегда, атмосфера была словно в оперном театре. Но толпа прихожан теперь ужо не была для нас чужой и безликой. Теперь мы знали большинство. В каждом ряду сидели наши друзья. Вот «полицейские» Николас и Касимиро. Вот старик Пакомио рядом с Лазарем и молодым Эстеваном. «Деревенский шкипер», «Сын вождя», четверо братьев Пакарати… Атан и Энлике, Альберте и Даниель. Вошли и сели вместе три приятеля — Туму, Андрес и Хуан Колдун. Сегодня в полночь мне еще предстоит снова встретиться с ними.
Время от времени я поглядывал на них. С неподдельным благоговением они ловили каждое слово патера Себастиана. И так же истово, как все, пели полинезийские псалмы. Ничего дьявольского во взгляде, сидят три добрых малых, и черные бороды отнюдь не делают их похожими на бандитов, а скорее на святых угодников. Если бы мне вздумалось подойти и спросить их, что им надо здесь, в церкви патера Себастиана — ведь они водятся с аку-аку и подземной нечистью, — друзья, наверно, удивились бы. И ответили бы подобно Атану:
