один белый череп и изящный каменный пест с лицом в верхней части. Посередине пола под сеном и камышовой циновкой тоже было небольшое каменное возвышение. Хуан Колдун предложил мне сесть на циновку так, как некогда сидел его дед. Вдоль стен тянулся карниз с множеством затейливых фигур из мира реальности и мира фантазии. По обе стороны платформы, на которой я восседал, лежало что-то завернутое в желтую камышовую плетенку.
Прежде всего Хуан Колдун достал модель плота «Кон-Тики» и норвежский флажок.
— Это твоя кровь, — хрипло прошептал он, крепко сжимая флажок в руках.[2] — А здесь ты можешь набраться свежей силы — вот тебе ипу маенго.
Разворачивая свертки, я так волновался, что почти не дышал. В каждом был коричневый необливной кувшин. Уж не из тех ли они трех загадочных кувшинов, которые Хуан, рассердившись на меня, тогда показал патеру Себастиану?
— Во второй пещере у него их много, и все разные, — заметил Туму. — Она полна маенго и будет твоя, когда ты вернешься к нам.
Один из кувшинов опоясывал несложный орнамент. Хуан утверждал, будто орнамент делал его дед и черточки изображают воинов. А в пещеру кувшины поставили, чтобы мертвые могли напиться, когда захотят.
Позже, когда мы рассматривали кувшины в лагере, только Гонсало их опознал. Он видел такие же в Чили, индейцы исстари их лепили, да, наверно, и по сей день лепят в глухих селениях. Опять загадка! Кувшины сделаны не на гончарном круге, это ленточная керамика, типичная для индейцев. Но как могли, будь то в старину или в наши дни, примитивные индейские сосуды попасть на остров Пасхи? И почему их сочли достойными стоять рядом со скульптурами в родовой пещере? Почему воду для духов не ставят в стакане, в банке или в чайнике? Пасхальцы не употребляют в быту глиняную утварь, между тем у Хуана явно были еще сосуды: из двух, которые мы получили, ни один не соответствовал описанию тех, которые он приносил к патеру Себастиану.
Кроме этого случая я на Пасхи лишь однажды слышал про пещеру со старинными кувшинами. Она принадлежала двоюродному брату Энлике. Но он уплыл в Чили на «Пинто».
…Уже светало, пели петухи, когда я постарался бесшумно проскользнуть в калитку бургомистра. Мне никто не встретился, и постель была такой же, какой я ее оставил, но чьи-то руки поставили на стол фрукты, жареную курицу и фруктовый сок. Однако слаще всего были чистые белые простыни, те самые, которые я подарил владельцу дома, когда он еще думал о плавании на «Пинто».
— Дон Педро, бургомистр, — сказал я, когда утром мой друг, улыбаясь, вошел на цыпочках с водой для умывания, — спасибо за отличный ночлег. Но когда ты мне покажешь свою пещеру?
— Не горячись, сеньор. Надеюсь, сегодня ночью тебе сопутствовало счастье?
— Да, мне сопутствовало счастье. Но скоро я покидаю остров. Так когда же я увижу пещеру Оророины?
— Не горячись, сеньор, ты ведь получил от меня «ключ». Он лежит у тебя под кроватью?
Да, «ключ» лежал у меня под кроватью. И при мысли о нем я невольно улыбнулся про себя, ведь голова была хотя и длинноухая, но довольно неожиданного вида.
Впрочем, бургомистр за последнее время вообще был щедр на неожиданности. Со дня выхода из больницы он вел себя странновато, я не узнавал старого дона Педро. Побледнел, осунулся, и это вполне естественно, но, главное, его хитрые глаза сверкали каким-то особенным блеском. Он ходил чрезвычайно возбужденный и с каким-то непонятным оптимизмом строил потрясающие планы. Бабушки он больше не боялся — опустошим тайник, и оба станем миллионерами! Он купит пароходик и откроет постоянную линию для туристов с материка. Его брат, «деревенский шкипер», умеет править по звездам, а рыжеволосый сын — ведь научился водить джип — будет смотреть за машиной. Все на острове разбогатеют, потому что спрос туристов на деревянных птицечеловеков и моаи кава-кава так вырастет, что только поспевай вырезывать!
Я попытался притушить его непомерный оптимизм — куда там. Я не должен даже так говорить, это дурная примета! В то же время, несмотря на громкие слова и обещания, дон Педро после выхода из больницы не принес мне еще ни одного камня. И работать у нас перестал. Мол, некогда, некогда… Он — бургомистр, страшно занятый человек.
Но однажды, когда я проходил мимо его дома, он вдруг выбежал мне навстречу.
— Счастливый день! Сегодня очень, очень счастливый день, — ликующе прошептал он.
И уже вслух, не стесняясь присутствия шкипера, рассказал, что Таху-таху разрешила ему вручить мне «ключ» от пещеры Оророины. За это я, когда поплыву дальше, должен взять с собой не только бургомистра и его сына, но еще и старшего сына Таху-таху. Я обещал переговорить об этом с губернатором, и бургомистр буквально заплясал от радости. Счастливым голосом он предложил нам со шкипером тотчас зайти к нему в дом.
У круглого стола, за которым я так часто сиживал, мы увидели грубоватого с виду малого с широким плоским носом и курчавыми волосами. Он изобразил улыбку, но от этого лицо его не стало добродушнее. Перед ним стояли две рюмки и початая бутылка чилийской мятной водки. Судя по особому блеску в глазах гостя, он был ее главным потребителем. Впрочем, он пока не захмелел. Встав, незнакомец щедро протянул для приветствия широченную ладонь.
Бургомистр с жаром заверил нас, что это отличный человек — его собственный двоюродный брат. Ведь его мать — Таху-таху; правда, предки отца с архипелага Туамоту.
— Он нам помог, — говорил бургомистр. — Это он смягчил Таху-таху.
Затем дон Педро достал какой-то сверток и с видом заговорщика прошептал, что «ключ» — голова с тремя ямками, в которых лежала смертоносная мука из костей предков; человек с блестящими глазами кивком подтвердил его слова. Но они удалили всю костяную муку, и теперь голова безвредна.
Эту деталь я уже знал по пещере младшего Атана. Но когда бургомистр достал из свертка «ключ», я увидел не оскаленный каменный череп, а… добродушную свиную морду. Круглый пятачок, пухлые щеки, длинные отвислые уши — ни дать ни взять весельчак из «Трех поросят», тот самый, который беспечно плясал перед носом у волка и соорудил себе домик из соломы. От милой свинки из сказочки этого пещерного жителя отличали длинные кривые клыки да три ямки на черепе — для муки из человеческих костей.
Бургомистр и его двоюродный брат перевели взгляд с «ключа» на меня. Как я ни старался сохранить серьезный вид, бургомистр, должно быть, заметил искорку в моих глазах, он вдруг улыбнулся и чмокнул каменную морду в пятачок. Мы со шкипером едва не покатились со смеху. Я поспешил, напустив на себя серьезность, поблагодарить за «ключ», шкипер взял картонную коробку с другими скульптурами, и мы направились к двери. Дон Педро попросил меня набраться терпения еще на два-три дня, а свиную морду пока хранить под кроватью. Он же должен несколько ночей подряд жарить кур в земляной печи, чтобы все было ладно, когда мы пойдем в пещеру.
Дни превратились в недели, а бургомистр никак не мог завершить свои кулинарные приготовления. И свиной голове вовсе не было покоя под моей кроватью: Аннет то и дело забиралась туда поиграть с папиной «хрюшкой». Скульптуры из других пещер мы давно отправили на судно. Держать их в палатках нам было не с руки, потому что из дыр в камне частенько выползали скорпионы…
— Да, сегодня ночью мне сопутствовало счастье, — повторил я, вставая с постели. — И «ключ» лежит на месте под кроватью. Но теперь придется его перевезти на борт, мы уезжаем.
Тут, очевидно, бургомистр решил, что в жертву принесено достаточно кур, и назначил наконец ночь для посещения пещеры. С нами могут пойти Билл и фотограф, больше он никого не разрешил брать.
Весь день перед нашим походом в лагерь наведывались гости. Сначала приехали верхом резчики с традиционными деревянными скульптурами для продажи, и развернулся оживленный обмен. К моей палатке подошел какой-то придурковатый парень. Он принес в узле шесть сильно потертых каменных фигур. Одна из них обросла мхом.
— Кто их сделал? — спросил я.
— Я, — апатично ответил парень.
— Ты?! Да ведь они старые, мхом поросли.
Парень промолчал; казалось, он сейчас расплачется. Потом он взял себя в руки и сказал, что проведал, где вход в пещеру деда, но отец ничего не должен об этом знать, не то он его поколотит.
Я надавал парню подарков для него самого и для его отца, и он отправился домой предельно
