Признаться, мы были потрясены случившимся.
— Хорошо, что успели перебежать на другое место, — проговорил Сеня, поеживаясь, — не то сыграли бы в ящик.
— Да, нужно благодарить судьбу за то, что остались живы, — тихо промолвил я, превозмогая боль в ноге.
Дорж промолчал.
Вскоре на небе опять появилось ласковое солнышко. Из кустов послышалось несмелое щебетанье птиц. И если бы не страшные разрушения, сделанные грозой, не запах гари, потоки воды да не моя раненая нога, можно было подумать, что никакой грозы не было, а все это приснилось во сне. Однако мы были мокрыми и усталыми. Особенно плохо выглядел Дорж. Он осунулся, побледнел. Его тело временами сотрясал озноб. Он настойчиво упрашивал меня как можно скорее уйти с этого проклятого места.
— Здесь живет шайтан, — говорил он изменившимся, дрожащим голосом. — Он наказывает нас за то, что пришли в его юрту. А тебе злой дух чуть не оторвал ногу. Он рассердился, что ты взял его «железного коня». Надо скорей уходить отсюда.
Мне хотелось более тщательно обследовать вершину горы, особенно после таких разрушений, но больная нога мешала свободно двигаться. Скрепя сердце я согласился, на радость Доржу, прекратить осмотр и вернуться на геологическую базу.
С тяжелыми, набитыми образцами горных пород рюкзаками за спиной мы тронулись в путь. Товарищи поддерживали меня с обеих сторон, всячески оберегая мою больную ногу. Спуск с горы после проливного дождя оказался трудным. Торная дорога, сверху выглядевшая легкой, теперь оказалась чем-то вроде гладкого трамплина с черным маслянистым покрытием. Ноги непрерывно скользили по жидкой грязи. Совершенно измученные, мы, наконец, спустились к подножию сопки и облегченно вздохнули.
Невдалеке, на берегу небольшого озера, мы увидели бурятскую юрту. Два огромных черных пса с громким лаем бросились к нам. На их лай из юрты вышел старый бурят в накинутой на плечи шубейке. Он прикрикнул на собак, отогнал их в сторону. Они, отбежав, улеглись на землю, недружелюбно поглядывая на нас.
Бурят пригласил нас в юрту. Это было летнее бурятское жилье, с боков обтянутое кошмой, сверху покрытое широкими пластинами лиственничного корья.
Прежде чем войти в помещение, мы сняли мокрую одежду и развесили ее на коновязи. Я и Сеня остались в трусах и майке, Дорж — в нательном белье. В юрте тлел небольшой костер, над ним — закопченный чайник. Мы познакомились с хозяином. У Бабасана Садбаева было живое и приветливое лицо, волосы и жиденькая бородка — абсолютно седые. Он предложил нам горячего чаю с овечьим молоком. Мы, подогнув под себя ноги, сели на кошму. Бабасан, не спеша, налил в пиалы желтоватый напиток и подал каждому из нас. Дорж заговорил с ним о чем-то по-бурятски, то и дело показывая на нас с Сеней и кивая головой в сторону горы Хан-Ула. Бабасан слушал, недоверчиво покачивая седой головой. Разговаривая, они не забывали о пиалах с горячим чаем. Оба бросили в них по щепотке соли и лишь потом с удовольствием опустошили и вытерли пот с разгоряченных лиц.
Допив свой чай, я спросил Бабасана, что он знает о горе Хан-Ула, чем она знаменита?
Раскурив трубку и выпустив клуб дыма, старый бурят рассказал:
— От своего деда я слышал, что в глубине этой горы хранятся большие богатства древних монголов. Их грозный хан завоевал полмира, собрал много золота и драгоценных камней. Перед смертью он приказал похоронить себя вместе с золотом в таком месте, чтобы никто не нашел. Его волю выполнили. Все люди, которые хоронили его, были задушены, и тайна умерла с ними. Но один успел назвать своему брату гору Хан-Ула. Но в каком точно месте горы зарыты хан и золото, никто не знает. Однажды я рассказал все это бородатому русскому человеку, который работал здесь с изыскательской партией, и посоветовал ему сходить на гору. Но он ответил: «Бабасан, нам некогда заниматься разгадыванием легенд. Нужно искать место, где удобно строить дорогу».
Когда Бабасан умолк, я решил показать ему железный прут, найденный на вершине сопки. Достал его из рюкзака и потряс им в воздухе. Невозможно передать ужас, охвативший старого бурята, когда он услышал металлический звон подвесок. Трубка выпала у него изо рта, глаза расширились, бородка затряслась, он вскочил и стремглав выбежал из юрты. Дорж с укором взглянул на меня и последовал за хозяином. Через некоторое время оба бурята вернулись в юрту. Они с явной опаской поглядывали на железный прут, лежавший рядом со мной, Я постарался успокоить их и попросил Бабасана объяснить причину такого страха. Старый бурят медленно и неохотно, часто умолкая, поведал нам такую историю:
— Гора Хан-Ула с незапамятных времен считается священной. От старых людей я слышал, что на ее вершине, между скалами, живут злые духи, которые могут приносить людям большое горе. А на небе, верили буряты, живет главный — самый сильный злой дух, у которого много помощников. Чтобы задобрить его, люди поднимались летом поближе к небу, на вершину горы, молились и приносили жертвы. У главного духа, который жил на кебе, были и на земле слуги — ламы. Во время молебна главный лама брал в руки бубен и бил по нему «железным конем», чтобы дух на небе проснулся, услышал молитвы и пожалел людей. Звон «железного коня» злой дух всегда слышит, поэтому лишь главный лама брал его в руки. А если возьмет простой бурят, то его постигнет несчастье.
Помолчав, словно собираясь с мыслями, и сделав несколько затяжек из своей трубки, Бабасан сказал:
— Боюсь, с этой вещью вы принесли в мою юрту несчастье. Поэтому уходите отсюда и уносите с собой железный прут, похожий на «железного коня», которым ламы вызывают с неба злого духа.
Мы, признаться, были обескуражены таким оборотом дела. Куда идти в такое позднее время после трудного дня, да еще мне с больной ногой? Я стал упрашивать Бабасана, разрешить нам переночевать в юрте. Но старик был неумолим и настойчиво прогонял нас.
В это время в юрту вошел молодой бурят. Он остановился у входа и прислушался к нашему разговору. Поняв, о чем идет речь, твердо сказал старику:
— Как тебе, отец, не стыдно! Зачем гонишь этих людей? Ведь сказки о «железном коне» распространяли шаманы и ламы. Им нужно было держать народ в страхе. Теперь ламы не ходят по улусам, их уже нет. А ты, отец, примерный колхозник, ты должен помочь этим людям.
— Если люди с «железным конем» останутся в нашей юрте, то у нас случится большое несчастье, — упрямо возразил старик. — Колхозные овечки станут дохнуть, а мы с тобой заболеем.
— Мы возьмем «железного коня» и отнесем его подальше от юрты, — несмело предложил я, ободренный поддержкой молодого бурята.
Вместе с Павлом, сыном старого Бабасана, я вынес из юрты железный прут и спрятал его в укромном месте. Только после этого старик несколько успокоился и разрешил ночевать в его юрте.
Мы растянулись на мягкой кошме, накрывшись теплой шубой, так как ночи в это время бывают холодными. Вскоре мои молодые спутники погрузились в крепкий сон. Что касается меня, то после столь беспокойного дня я долго не мог уснуть. Сильно ныла нога. Я подумал, что Дорж, наверняка, расценил мою рану, грозу, как месть злого духа, что суеверие теперь окрепло в нем. Он рассказал обо всем Бабасану, и вскоре все буряты будут знать о наших злоключениях. Я лежал, обдумывая, как сказать Доржу, что сегодняшняя гроза и все несчастья, связанные с ней, лишь цепь случайностей. Но постепенно усталость взяла свое и сон незаметно одолел меня.
Ночью мне приснилось, будто каменный идол, целый и невредимый, ожил и спустился с горы. Он подошел ко мне, держа в руках «железного коня», и стал сильно бить им меня по больной ноге, приговаривая: «Ты зачем приходил на священную гору? Ты зачем нарушил мой покой? Тебя надо совсем убить». И идол каменной рукой схватил меня за горло и начал душить. Я проснулся в ужасе, весь в ноту и, видимо, даже громко вскрикнул.
— Пошто кричишь, людей пугаешь? — услышал я голос старого бурята.
Окончательно проснувшись, я почувствовал сильную боль в ноге. Она горела, точно в огне. Мне и самому было нестерпимо жарко. Тело покрылось липким потом.
Старик зажег светильник, подошел ко мне и, осмотрев ногу, дал мне пиалу с какой-то жидкостью, сказав:
— Выпей лекарство, будет лучше.
Я, не раздумывая, все выпил и тотчас же ощутил такое жжение, словно проглотил настойку из красного
