теме разговора.
— В литературе? Как правило, диалог. Иногда мысли персонажей. Может, мне стоит переехать в Амхерст, стать старой девой и писать стихи?.. А тебе что удается?
— Немногое. — Я поколебался, но все же решил открыться. — Мне вообще тяжело работать.
— В смысле — каждый день?
— Да, — кивнул я. — Если честно, у меня довольно долго был творческий кризис. До последнего времени. Порой нелегко приходилось.
— А сейчас ты что пишешь? — Промис быстро шагнула ко мне и поцеловала в щеку.
Она сделала это так, будто собиралась сорваться с места и бежать. Ее движение навело меня на мысли о магазинных кражах.
— Начал недавно одну вещь, — улыбнулся я. — Рассказ. А может, и роман.
— О чем? — Промис рассмеялась и покачала головой. — Глупый вопрос, знаю. Извини. Мама и ее друзья все время меня спрашивают, а я не знаю, что ответить.
— Я пишу о человеке, который похитил другого человека, — ответил я и тут же понял: общие слова.
Сюжет, конечно, не старый как мир, но что-то вроде. Неудачник похищает успешного героя и пытается завладеть его волшебством. Прозрение? Нет никакого волшебства, все дело в упорстве.
— Он держит пленника в подвале, — добавил я. — В клетке.
— Как зверя, — кивнула Промис.
— Клетка довольно большая, вроде тюремной камеры. Там беговая дорожка, чтобы упражняться, и этот, как его, пластмассовый туалет…
— Биотуалет?
— Точно.
Подсказка Промис значила столь же много, сколь и ее жадный поцелуй минуту назад.
— А зачем?
— И как это?
— Почему ты спрашиваешь? — Боб удивился. — Тебе что, интересно?
— А какая тебе разница, интересно мне или нет?
Боб покачал головой, закатил глаза и отложил на колени раскрытый «Ньюсуик». На обложке женщина в лабораторном халате и защитных очках щипцами держала обычную хозяйственную губку. Заголовок гласил: «Безмолвные убийцы».
— Как спать с мужчиной вместо женщины? Ничего особенного. По крайней мере мне так кажется. Порой даже хочется, чтобы разница была более очевидна.
— Выходит, ты бисексуал?
— Выходит, так.
— Выходит?
— На самом деле все не так просто. Словно ты одновременно гомосексуалиста гетеросексуал — по отдельности, а не одновременно. Трудно объяснить. Я как бы разделен на две части.
— Я тоже, — хмуро признался я, раздумывая о внутреннем делении и о моих собственных ста семи противоречиях, среди коих способность мило беседовать с узником, которого я же сам посадил в клетку. Я вполне мог оценить всю странность ситуации.
— А сам-то ты? Какая у тебя ориентация?
Странный вопрос, подумалось мне. Неужели кто-то может специально выбрать ориентацию? Вопрос Боба ассоциировался у меня с оружием, а не с женщинами. Сначала я представил себе пистолет, приставленный к голове. Постепенно пистолет в моем воображении трансформировался в палец — ежедневное напоминание о том, что сначала надо подумать, а уж потом действовать. Не глупи. Любимая фраза моего отца. Когда сын-подросток выводил его из себя, он обычно приставлял палец к голове, чтобы воззвать к моему рассудку. Подумай!
— В последнее время я ориентируюсь в основном на себя, — ответил я наконец.
Боб кивнул, и я принял это за знак одобрения. Когда тебя загнали в угол — в профессиональном или личном смысле, — лучше всего положиться на себя. Конечно, это не так, по крайней мере не совсем так, но в своем ответе я опирался на опыт долгих лет, когда до меня никому не было дела.
— А зачем?
— Что зачем?
— Зачем твоему герою кого-то похищать?
— Он его не совсем похитил. Скорее взял в плен. Тебе никогда не хотелось кого-нибудь взять в плен?
— Вроде нет, — покачала головой Промис. Она обернулась к песочнице посмотреть на девочку с розовым совочком, и ее темные волосы взметнулись вокруг головы. — Когда я была маленькая, я много думала о похищениях. Наверное, в газете что-то вычитала. Воображала, что какой-то странный тип меня похищает и не отпускает домой, а я становлюсь все старше и старше. Мама сдается, перестает меня искать, а мою комнату превращает в кабинет, о котором всегда мечтала. А потом я сбегаю.
— Каким образом?
— Не помню. Очаровываю его, вроде как не сержусь… Он начинает мне доверять или что-то вроде того. А потом я втыкаю нож ему в глаз.
Я представил себе эту боль — глазное яблоко, растерзанное кухонным ножом. Оно лежит у меня в ладони, свисает на тоненькой склизкой ниточке. Интересно, что хуже — эта боль или боль от предательства Промис?
— А ты читал в газете…
— Неужели так плохо быть похищенным? Вот, скажем, ты уже выросла. И похититель не придурок какой-нибудь, а нормальный парень, разрешает книги читать, писать, смотреть телевизор и все такое.
— Так все в твоем романе?
— В повести.
— Похоже на киносценарий, — заметила Промис. — «Король комедии». Любимый фильм моих родителей. С Джерри Льюисом.
— Ага, и с Робертом де Ниро.
Я беспричинно улыбнулся, пытаясь не обижаться на ее слова. С таким же успехом Промис могла бы сказать: «У меня как-то был парень — совсем как ты».
— Может, тебе стоило бы похитить меня? Попробовать, как это.
— Предложение серьезное?
— Просто подумалось, — ответила Промис. — Я верю в опору на реальный опыт.
— Писать надо о том, что хорошо знаешь. — Я тщательно выговаривал каждое слово, а сам следил за реакцией Промис.
— Куда ты смотришь? — Она нахмурилась и потупила взгляд.
— На твой рот. Смотрю, как ты произносишь слова. В основном на твой язык.
— Дрянной мальчишка.
Она выпалила это так быстро, что поначалу я даже не разобрал. Наверное, потому что Промис не похожа на девушку, которая будет говорить «дрянной».
— Можно вопрос? — Промис подняла глаза. — Ладно, знаю, я и так уже задала вопрос.
— Валяй.
— На самом деле у меня два вопроса. Можно?
Промис улыбнулась, и это окончательно меня покорило. Я понял, почему на меня так действует ее улыбка: она улыбалась глазами. Конечно, уголки губ поднимались вверх, но улыбка была во взгляде.
— На первый вопрос отвечай не раздумывая. Ты поцеловал меня просто так или зачем-то?
— Зачем-то? — Я попытался выиграть время. — Да. Потому что мне захотелось. Потому что мне уже давно хотелось тебя поцеловать. И надоело гадать, хочется ли тебе того же.
— Ага. Значит, усталость, — кивнула Промис и снова улыбнулась. — И какой же у похитителя мотив?
— Это и есть твой второй вопрос?
