Бретт Дилозанто, который весь вечер был необычно молчалив, и во время обеда не проронил ни слова. То, что Бретт увидел сегодня, – условия, в которых жили Ролли Найт и Мэй-Лу: их крохотная, убогая комнатушка в зашарпанном, пропахшем помойкой многоквартирном доме; великое множество подобных домов, столь же мрачных или еще хуже; неустроенность и нищета, царящие в большей части центральных районов города, – все это произвело на него крайне гнетущее впечатление. Бретт и прежде не раз бывал в городском гетто, не раз проезжал здесь по улицам, но никогда раньше не был столь глубоко поражен и так остро не реагировал на увиденное.
Отчасти из любопытства, отчасти потому, что он почти не видел Барбары, всецело поглощенной съемками, Бретт попросил ее взять его сегодня с собой. Он никак не ожидал, что увиденное вызовет в нем такие глубокие переживания.
Нельзя сказать, чтобы он не имел понятия о проблемах детройтского гетто. Глядя на эти безнадежно мрачные дома, он никогда не спрашивал: “Почему эти люди не переедут куда-нибудь еще?” Бретт отлично знал, что обитатели здешних мест – и прежде всего чернокожие – находятся в экономических и социальных тисках. Как бы ни были высоки цены в городском гетто, в пригородах они еще выше – при этом не во всякий пригород чернокожих и пустят, ибо дискриминация по-прежнему процветает там в тысячах утонченных и менее утонченных форм. Так, например, в Дирборне, где помещается штаб-квартира “Форда”, последняя перепись не обнаружила ни одного чернокожего жителя, что объяснялось враждебностью белых обеспеченных семей, поддерживавших коварные маневры прочно сидящего на своем посту мэра.
Знал Бретт и о том, что благонамеренный Комитет за Новый Детройт, созданный после волнений 1967 года, предпринимал попытки оказать помощь городскому гетто. Он сумел найти фонды, начать строительство жилых домов. Но как выразился один из членов комитета, “широковещательных речей у нас избыток, а вот кирпича в обрез”.
Другой член комитета припомнил слова, произнесенные Сесилем Родсом[13] на смертном одре: “Как мало сделано – как много еще предстоит сделать”.
Обоих членов комитета в данном случае не удовлетворяло то, чего сумели достичь объединенные усилия городских властей, властей штатов и федерального правительства. Хотя со времени волнений 1967 года прошло несколько лет, ничего, кроме эпизодических попыток улучшить условия, послужившие причиной волнений, предпринято не было. Если столь многим людям, действовавшим коллективно, ничего не удалось сделать, думал Бретт, то чего же может добиться одиночка?
Он вспомнил, что точно такой же вопрос кто-то задавал в связи с Ральфом Нейдером.
Почувствовав на себе взгляд Барбары, Бретт повернулся к ней. Она улыбнулась, но не спросила, почему он такой молчаливый: оба они уже достаточно давно знали друг друга и могли не объяснять своих настроений. Барбара сегодня особенно хороша, подумал Бретт, во время беседы лицо у нее было такое одухотворенное, дышало такой заинтересованностью, умом, теплотой. Ни одну из знакомых девушек он не ставил так высоко, как Барбару, потому-то он и продолжал встречаться с нею, хотя она упорно и решительно отказывалась от близости.
Бретт знал, что Барбаре доставляет большое удовольствие работать над фильмом, тем более вместе с Весом Гропетти.
Гропетти отодвинул от себя тарелку и вытер салфеткой рот и бороду. Маленький режиссер в своем неизменном черном берете съел бефстроганов с лапшой и выпил немало кьянти. Закончив трапезу, он довольно хрюкнул.
– Вес, – спросил Бретт, – скажите, вас когда-нибудь волновало, по-настоящему волновало то, о чем вы снимаете фильм?
На лице режиссера отразилось крайнее удивление.
– Вы имеете в виду – устраивал ли я крестовые походы? Пытался ли расшевелить людей?
– Да, – ответил Бретт, – именно это я и имею в виду.
– Плевать я на это хотел. Разумеется, сюжет неизбежно увлекает меня. Но как только картина отснята – привет, и с плеч долой. – Гропетти прочесал бороду, удаляя из нее кусочек лапши, застрявший, несмотря на салфетку. И продолжал:
– Лютиковое поле или клоака – мне все равно, и в том и в другом случае меня интересует только одно: правильная выдержка, угол съемки, освещение, синхронизация звука. А волнуются только чудики! Волнуются те, кто на штатной работе!
Бретт понимающе кивнул.
– Да, – произнес он задумчиво, – я тоже так считаю.
В автомобиле по дороге домой Бретт спросил Барбару:
– Ну как, все идет хорошо? Я имею в виду фильм.
– Еще как хорошо! – ответила Барбара. Она примостилась поближе к нему, подобрав под себя ноги. Стоит ему повернуть лицо – и он уткнется ей в волосы, что Бретт проделывал уже не раз.
– Я очень рад за тебя. Ты же знаешь.
– Да, – сказала она. – Знаю.
– Мне б не хотелось, чтобы женщина, с которой я буду жить, не имела чего-то своего, особого – такого, что дорого и понятно только ей.
– Если мы когда-нибудь будем жить вместе, я тебе напомню об этом.
Они впервые заговорили о возможности совместной жизни после того вечера несколько месяцев назад, когда у них возник такой разговор.
– Ты думала об этом с тех пор?
– Думала, – ответила она. – Но и только. Бретт молчал, остановившись перед перекрестком на авеню Джефферсона, у выезда на шоссе Крайслера, чтобы пропустить поток транспорта.
– Хочешь, чтобы мы поговорили об этом? – спросил он.
