Генрихом, и он видел это. Видел, как кривились ее губы, когда она слышала кое-какие его высказывания, каким жестким становится ее лицо, когда он позволял себе грубости. И это возмущало его: он считал, что стал королем потому, что был сыном короля, а она стала королевой только потому, что этого захотел он.
Они часто ссорились, ибо оба были вспыльчивы. Но до сих пор эти ссоры не принимали серьезного характера – ведь она все еще была для него очаровательной женщиной и носила в своем чреве наследника Тюдоров. Анна тоже не забывала об этом. Она готовилась стать матерью, и это было для нее главным, а все остальное – второстепенным. Она вся сосредоточилась на жизни, развивавшейся внутри нее, и это занимало ее полностью. Ей хотелось остаться одной, чтобы думать о своем ребенке, своем сыне, рождения которого ей предстояло ждать три долгих месяца.
Все это правильно, считал Генрих, сын – главное. Но почему она так изменилась? Он радовался, что она пополнела. Смотреть на нее было приятно. Мальчик хорошо развивается, он счастлив и с помощью Бога скоро родится! Но зачем же забывать отца этого мальчика? Анна стала спокойной, не радовалась его вниманию, предпочитала его обществу общество своих фрейлин, с которыми болтала о детях. Генрих был разочарован. И ему не хватало их страстных любовных забав. Ему уже было за сорок, и он знал, что скоро утратит мужскую силу. Иногда он чувствовал себя стариком и тогда говорил себе: «Что же принесли мне все эти мучения, которые я пережил из-за нее? Приблизили на несколько лет к могиле?» Он был возмущен ее поведением, возмущен тем, что она, нося в своем чреве его ребенка, стала к нему безразлична, лишала его тех счастливых моментов, которые он мог испытать только с ней и ни с кем другим. Он вспоминал о своей верности ей и удивлялся самому себе. Да, мужчина должен быть верен своей любовнице, если хочет удержать ее, но жена – это совсем другое дело!
Однажды – дело было в июле – он сидел один и скучал. За окном шел дождь. Он поиграл немного на арфе, попел, но день тянулся и тянулся, и на душе было неспокойно. Государственные проблемы его расстраивали. Хотя он и отделился от Рима, ему хотелось, чтобы Папа одобрил его женитьбу. Но вместо этого из Рима сообщили, что решение Крэнмера в отношении его развода должно быть аннулировано, и если он не оставит Анну и не вернется к Катарине до сентября, то он и та, кого он называет новой королевой, будут отлучены от церкви.
Это было ужасно. Генрих был очень расстроен. Анна же не обратила на это ни малейшего внимания. Ее вызов Риму, отсутствие всяческих предрассудков и страха в связи с этим возмущали его до глубины души, так как он не мог себе представить, что она гораздо отважнее его. Хотя совесть ему подсказывала, что это вовсе не страх, а стремление убедиться в том, что он действовал согласно воле Бога. Некоторые священники, особенно на севере страны, выступали в своих проповедях против этой новой женитьбы. А в Гринвиче монах Пейто имел смелость в присутствии Генриха и Анны намекнуть о страшном суде, который их ожидает. Кардинал Коул счел разумным жить на Континенте. Будучи слишком близким родственником короля, писал ему письма, полные упреков и оскорблений в адрес Анны. Генрих не верил испанскому послу. Этот человек был очень хитрым, нахальным и слишком наглым. Он осмелился спросить короля, уверен ли он, что у него могут быть дети – ведь у короля на ноге была незаживающая рана!
У Генриха были все основания полагать, что Чапуис сообщил своему господину о том, в каком состоянии находится армия Англии, и даже мог посоветовать императору пойти на Англию войной.
Такой умелый полководец, как Карл, мог без труда победить Англию. Генрих знал, что большинство его подданных, за исключением, может быть, Норфолка, встанут на сторону Катарины. Шотландцы же всегда готовы к восстанию. Почему бы Карлу под предлогом мести за свою тетку не напасть на Англию и не подчинить ее себе? У Генриха оставалась одна надежда: Карл был слишком занят своими разбросанными повсюду владениями, кроме того, он был очень осторожным, чтобы использовать свои и без того задействованные ресурсы еще на одно дело. Генрих возмущался и говорил, что отправит Чапуиса домой, но это было бессмысленно, и он прекрасно это понимал. Лучше иметь в стране шпиона, характер которого ему известен, чем получить нового, еще более хитрого. Поэтому Генрих решил быть пока сдержанным, не выражать возмущения и гнева, а накапливать их. Единственно приятным событием на политическом горизонте было послание Франциска, в котором он поздравлял его и Анну. Генрих пригласил французского короля на крестины своего сына, предложив ему стать крестным отцом, на что тот с радостью согласился. Генрих считал, что как только родится сын, люди, которых он больше всего боялся, так обрадуются, что забудут, какие методы он использовал для того, чтобы дать Англии наследника. Астрологи и врачи уверяли его, что обязательно будет мальчик, поэтому Генриху ничего не оставалось, как ждать сентября. Но до сентября было далеко, а время тянулось так медленно. Был только июль, и очень дождливый. И король жаждал развлечений, чтобы отвлечься.
Таким развлечением оказалась одна пышная фрейлина из окружения Анны. Девушка была полной противоположностью королеве. Круглолицая, с большими голубыми глазами и очень аппетитная. Она не была высокомерной, не обладала чувством собственного достоинства. И этот контраст привлек Генриха.
Она часто поглядывала на него, а Анна, занятая своей беременностью, вначале ничего не заметила. Увидев, что он сейчас один, девушка сделала реверанс и исподтишка взглянула на него. Глаза ее светились любопытством и восхищением. Он улыбнулся ей, внезапно забыв о Чапуисе и хитреце Карле, обо всех, кто был им недоволен.
Потом он встретился с ней в безлюдном коридоре. Она снова сделала ему реверанс, в глазах ее было восхищение. Он вспомнил, что так смотрели на него женщины до того, как он все свое внимание переключил на Анну. Он поцеловал девушку. Она затаила дыхание. Он это тоже вспомнил – такое было и раньше, женщины вели себя так, когда восхищались им. Он вновь почувствовал себя королем. Как это приятно, когда к тебе так относятся, гораздо приятнее, чем вымаливать милости, как собака.
Однако он оставил ее в покое. Мысли его были почти полностью заняты Анной. Она была несравненна, и он все еще побаивался ее реакции на свою неверность. Он не мог забыть того, как она уехала в Хивер, и потом, она носила под сердцем его сына. Он все еще испытывал к ней нежные чувства, а поцелуй… Ну что же, это ничего не значит.
Погода улучшилась, туман рассеялся, и ему стало веселее. Пришел август. Были приготовлены приглашения на крещение сына. Анна лежала на диване и время от времени поглядывала на короля. Интересно, почему он отводит глаза, почему ее фрейлина поглядывает на него, почему она так высокомерно относится к ней, хотя и пытается скрыть свои чувства? Анна не могла поверить в то, что король, который долгие годы в столь тяжелых обстоятельствах был ей верен, вдруг так быстро принялся за старое, и это в то время, когда она должна родить ему сына. Но его скрытность, его раздражение по отношению к ней, которое мужчины его типа всегда чувствуют к тем, кого обманывают или собираются обмануть, укрепляли ее уверенность в том, что он хочет ей изменить.
Анна не была так терпелива, как Гризелла, и не была похожа на Катарину Арагонскую. Она взбесилась больше потому, что к ее возмущению примешивался теперь страх. А что если история повторится? Что если с королевой Анной произойдет то же, что произошло с королевой Катариной? Что если ее заставят признать, что их женитьба незаконна, и вынудят уйти в монастырь? К тому же ей нельзя забывать о том, что у нее есть такой враг, как могущественный император Карл.
Она следила за королем, следила за девушкой. Генрих был возбужден, много пил, ему казалось, что дни тянутся бесконечно долго. Он нервничал, а иногда раздражался, но в отношениях с другими людьми был
