— Со змеей? — Спросил он громко и Рашу пришлось шикнуть, чтоб заставить жреца быть тише.
Арэн перевел взгляд на купца — не заподозрил ли тот чего? Но мужчина, получив свой ужин, уплетал за обе щеки и ни на что не обращал внимания.
— В Тутмосе кинжалы со змеей на рукояти носят хасисины из Послесвета, — было заметно, как неприятно жрецу упоминание об убийцах. — И братья Послесвета никогда не отдают своих клинков, не продают их и убьют всякого, в чьи руки он попал по воле случая.
— Этот торгаш выглядит вполне живым и в здравии, на убийцу не похож и, здается мне, не слишком прячется…
— … или не знает, что попало ему в руки, — закончил слова Раша Арэн.
— Хасисины Послесвета — мастера перевоплощений, — добавил Банру. Теперь в его взгляде, обращенном на купца, сквозил священный гнев, жрец для себя уже решил, что перед ним — истинный убийца. — Нужно скорее покидать северные земли. Если здесь есть место одному убийце, значит есть много других, скрытых.
— Не похож на убийцу, — подавив зевоту, сказала Миэ. — Купечишка, ручки холеные, щеки в пудре, глядите, как щурится — близорук, что старый кот моей тетки. Прав Арэн — не знает, что несет и чем светит. Хотя, кто его тут найдет?
— Найдут, — упрямо твердил Банру, — Поселсвет чтит священное оружие убийц, новый хасисин получает его в дар, после ритуала, каждый кинжал сделан по руке хозяина: рукоять, лезвие. Говорят, что их благословляют сами Близнецы.
— Не могу взять в толк — чем вам дался бедняга? — Миэ отчаянно боролась с зевотой. — Если глуп, как пень, так поделом ему. А что ехать нужно, так я согласна с Банру — чего ради торчим в этой дыре?
— У нас нет проводника, — напомнил Арэн, не сводя заинтересованного взгляда с купца.
Тот как раз закончил с первой тарелкой и подвинул вторую. По его рту струились жирные капли, мочили стол и пачкали дорогую вышивку серебром по пройме рукавов. Не было похоже, чтоб купца расстраивала порча дорогой одежды — он наслаждался трапезой, выглядел довольным жизнью. Не как человек, за которым по пятам идут самые беспощадные убийцы юга.
— Девчонка, Хани, знает дорогу, она может провести нас до границы, — предложил Раш.
— Сомневаюсь, что ее выпустят за пределы Яркии в ближайшее время. — Миэ недовольно зыркнула на Арэна, который отобрал у нее кувшин с вином. — Мудрая будет просить духа-защитника о милости и, чтоб задобрить его, отдаст ему Хани. Девчонке повезет, если такая громадина не полакомиться ее жизнью до конца.
— Я ничего не понимаю в обычаях северян, — угрюмо сказал Арэн, — объясни простым языком — что они хотят сделать.
— Ты же был с ней в лесу, — пожала плечами Миэ, — своими глазами видел. Только защитники — особые духи. Это павшие шамаи — избранные воины севера. Тело того, кто заслужил право пройти ритуал посвящения, покрывают кровью тотемного животного; после воин должен съесть его сердце, завернуться в только что снятую шкуру и провести пять дней и ночей без еды и питья. Выжившие становятся шамаи — оборотнями. — За неимением вина, женщина бесцеремонно отобрала у жреца кружку с козьим молоком. Сделав глоток, поморщилась. — Век шамаи не долог. Зверь внутри них стареет быстрее, чем отписано человеку. Когда они умирают, в битве или от истощения духа, их хоронят в деревнях и городах, которые дух будет охранять после смерти, но уже в зверином обличии. Их нельзя тревожить никому, кроме Мудрой.
— Но старая стояла на стене и не собиралась вмешиваться, — прошипел Арэн и, чтобы спустить пар, припечатал кулаком стол. Посуда пошла ходуном, кувшин полетел на пол и с треском лопнул.
Хозяин исподлобья глянул в сторону постояльцев. Пока его помощницы вытирали пол и собирали черепки, за столом царило молчание.
— Устои деревни — не нашего ума дело, — холодно осадила пыл дасирийца Миэ.
— Эта девочка чуть не умерла там, в лесу. А теперь ты говоришь, что ее ждет испытание посильнее. И за что? За то, что спасла детей?
— Только ли детей, — вслух, не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Раш. Он задумчиво ковырял стол ножом. Хозяин, то ли зная, что получит свое звонкой монетой, то ли из уважения к воинам, проявившим себя в Яркии, помалкивал. — Людоеды не собирались уходить. Они пришли забрать детей и убить остальных. Когда тролль издох — ушли. И не потому, что испугались. Кто-то вел их.
— Мне тоже так показалось, — согласился Арэн.
— Если собираетесь вмешиваться, то без моего участия. Мне дорога жизнь и я не хочу закончить ее в холодной. Вы пришли в чужие земли, не зная нравов северян, но хотите навязать этим варварам свою волю? Увольте, — Миэ поднялась. Ее качнуло в сторону, язык заплетался, но взгляд оставался трезвым. — Надеюсь, боги вложат в ваши пустые головенки хоть каплю разума до рассвета. Иначе наши пути разойдутся.
С уходом Миэ, ее место за столом заняла тишина. Мужчины переглядывались, но никто не решался говорить. Арэн понимал их — вероятно, и Раш, и Банру мысленно соглашались с Миэ. Он и сам видел истину в ее словах, но нутро протестовало. Образ несчастной, посиневшей от холода Хани, что лежала на снегу, преследовал его. И решительный взгляд, когда она согласилась принять наказание: северянка знала, что последует за ее проступком, но поступила так, а не иначе.
— Дикари, — повторил он слова, сказанные карманником в тот день, когда они натолкнулись на артумцев. То, что огромный, пышущий здоровьем Рок нынешней ночью стал пеплом вместе с остальными павшими, не укладывалось в голове. Думать, что вскоре Хани присоединится к нему, не хотелось.
Но выбора не осталось. Может быть, потом, если боги пощадят его и дадут славно встретить старость в окружении внуков, он поймет, верно ли поступил, оставив маленькую пигалицу на милость ее собратьев- варваров. Сейчас ответа не было, только сомнения.
— Утром едем, — отчеканил Арэн. — С Хани или без нее.
— Преклоняюсь перед твоей мудростью, — согласился Банру. — Я попрошу Ласию послать маленькой госпоже мужество и храбрость, достойно встретить всяческие испытания.
— Пройдусь, остужу голову.
Арэн вышел из постоялого, вдохнул. Над Яркией еще висел смрад горелой плоти шарашей — он выедал глаза и гнилостным привкусом скатывался на язык. И все же здесь воину стало свободнее, чем в 'Медвежьей лапе'. Он наугад выбрал направление. Тяжелые тучи, застившие небо, трусили снегом, который поскрипывал под сапогами Арэна. Проходя мимо амбара он заметил двух северян, что вывели третьего — тот едва переставлял ноги, хрипел. Один повалил несчастного на землю, проверил, чтоб голова легла на стоящую тут же колоду. Второй встал за спиной приговоренного и, размахнувшись, одним крепким ударом размозжил ему голову. Дасириец остановился, одновременно и поражений, и обозленый дикостью сельчан. Здоровяки оттащили мертвеца в сторону, бросили на другие мертвые тела, среди которых Арэн заметил короткие детские ступни.
Нутро Арэна наполнилось гневом, но памятуя слова Миэ, не обронил ни слова. Дав себе зарок больше не глазеть по сторонам, уткнулся взглядом в носки сапог и бесцельно побрел вперед. Остановился только когда дорога уперлась в частокол. По правую сторону стоял дом Мудрой, в единственном его окне дрожал тусклый пламень свечи.
Арэн тронул дверь, и та отворилась, будто его здесь давно ждали. Он пригнул голову, входя. Сразу было видно, что мужчины здесь бывают редко: мало кто из местных смог бы протиснуться в проем.
Внутри пахло горечью и пряными травами. Арэн узнал ароматы розмарина, шафрана и липового меда. Откуда бы ему здесь взяться, подумал воин, даже в гораздо более теплых землях Дасирии и много южнее нее, мед был диковинкой, и стоил не меньше десяти лорнов за пинту.
— С чем пришел? — окрикнул его голос Мудрой.
Арэн не сразу заметил ее: старая женщина переоделась в меховые одежды и сливалась со шкурами, которыми были оббиты стены. Она изучающе поглядела на него, сощурив глаза, и потянула из длинной трубки для курения.
— Хочу знать, что будет с Хани, Мудрая.
— И ради этого тревожишь меня в моем доме, придя без разрешения?
— Дверь не заперта.
— И на ней нет замка, — добавила она. — Никто не входит сюда, пока я не зову.
