Вскоре они уже неслись по дороге, оставляя позади одиночек, отставших от своих соединений, и группы, состоявшие из десяти – пятнадцати бандитов, что палили им вслед из своих пистолетов. Лошадь сметала с дороги тех, кто пытался встать у нее на пути, и это не могло не замедлить ее бега, тем более что бандиты десятками повисали на санях, пытаясь добраться до седоков.
Хардести, Вирджиния и госпожа Геймли разили нападавших огнем своих ружей. Изнемогшая от усталости и ран и перешедшая на шаг лошадь широко раздувала ноздри и грозно скалила зубы, но, увы, она могла бороться только с теми противниками, которые находились прямо перед нею. Не в силах совладать с ними, она остановилась на месте и громко заржала.
Черное кольцо, состоявшее из сотен уродливых коротышек, постепенно сжималось. Никто и не заметил белый след в небе, который, начавшись на юго-востоке тонкой светлой полоской, теперь становился все ярче. Теперь он уже походил на след кометы, разбрасывающей горящие алмазные искры, вспыхивающие в густом дыму. Словно узорчатый волан пролетел над их головами и упал на поле битвы, высветив на самом острие своего раскаленного луча огромного белого коня.
Первым делом он вверг Куцых в оцепенение, а затем уверенно проложил себе путь прямо к саням. В ярости он взбивал копытами мерзлый наст в кровавую кашу. Стоило ему лягнуть врага, и тот отлетал в неизвестном направлении, как пушечное ядро. Антазор кусался, бодался, бил грудью и плечом и продвигался так быстро, что казалось, на поле боя резвится целый табун белых коней. Затем, оказавшись у саней, он, не прекращая битвы, потянул повозку, с каждым шагом набирая скорость. Кобыла побежала следом. Хардести прекратил стрельбу и взялся за вожжи. Они неслись уже галопом мимо поредевших рядов Куцых Хвостов. Белый конь летел на полтора корпуса впереди кобылы, вывозя сани на чистое, занесенное снегом предгорье. Без усилий оказались они через мгновение на перевале, откуда было видно плоско простирающееся в ночь озеро Кохирайс. Им показалось, что звезды прильнули к земле, а воздух стал таким разреженно-прозрачным, что даже холод перестал чувствоваться. Белый конь опустил голову к снегу и встряхнул гривой. Он обошел сани и приблизился к кобыле. Огромный, раза в два больше нее, он ткнулся носом ей в шею. Кобыла отступила на шаг. Конь внимательно посмотрел на нее и принялся зализывать ее раны. Стоило ему лизнуть ранку, и она тут же затягивалась. Затем он вышел вперед, взглянул в небеса и поскакал по снегу, с каждым скачком поднимаясь все выше.
В то же мгновение Марратты поняли, что остались одни. Белый, протянувшийся по небу след начал блекнуть. До них донесся далекий свист. Уже почти рассвело. Луна закатилась, усталые звезды собирались погаснуть.
Хардести подобрал на себя вожжи, и кобыла привезла сани под сень горного леса.
Старые бородатые олдермены, маниакальные главы попечительских советов, партийные функционеры, бывшие мэры и наемные писаки в один голос настаивали на том, что тематика предвыборных дебатов не должна исчерпываться радостями зимы и теорией равновесия и гармонии. Горностаевый Мэр, который всегда слыл искусным политиканом, в конце концов заставил Прегера принять участие в серии дебатов, устраивавшихся редакциями «Сан» и «Гоуст», ни одна из которых не поддерживала Прегера, поскольку Крейг Бинки не мог простить ему таких заявленных во всеуслышание эпитетов, как «медлительный тугодум, заправляющий «Гоуст»», «всем известный дегенерат» и «придурок, который любит кататься на бинкопеде».
Опытный участник политических баталий Горностаевый Мэр ни минуты не сомневался в том, что дебаты позволят ему растоптать этого гладковыбритого молодого идеалиста, корчившего из себя аристократа, который, неведомо зачем, то и дело говорил о близящейся невероятно холодной зиме. Эта явно абсурдная кампания уже начинала надоедать избирателям, которые не могли не понимать того, что дерзкий новичок уступал Горностаевому Мэру и опытом, и возрастом, и политическим весом.
Первые дебаты должны были состояться в Центральном парке, так как Прегер, искренне презиравший телевидение, наотрез отказался от теледебатов. Поскольку полный запрет телевидения являлся одним из главных предвыборных лозунгов Прегера, владельцы телевизионных компаний решили поддержать Горностаевого Мэра и согласились на бесплатную демонстрацию его предвыборных роликов. В свою очередь Прегер категорически запретил телевизионщикам освещать свою кампанию, сказав вдобавок, что они лишают людей возможности внимать живому слову. Впервые за полстолетия человек, участвующий в предвыборной кампании столь высокого уровня, сознательно отказался от использования плененных людьми электронов. Соответственно, зрителям, наблюдавшим за ходом дебатов, казалось, что Горностаевый Мэр полемизирует с фантомом. Через десять минут Центральный парк стал заполняться людьми, решившими оставить свои мягкие кресла и диваны, с тем чтобы посмотреть на первого человека в истории, решившегося отказаться от использования самого эффективного из всех изобретенных людьми средств внушения. Прегер поступил весьма мудро, избрав местом проведения дебатов именно парк. Хотя вечер выдался достаточно прохладным, он сумел собрать аудиторию в несколько миллионов человек и предложил им разбить свои телевизоры. Многим из присутствующих эта идея казалась абсурдной, однако они так и продолжали стоять на холоде, переминаясь с ноги на ногу, согревая себя горячим кофе и чаем.
– Кто он такой, чтобы пудрить нам мозги дурацкими рассказами о зиме и призывать избавиться от телевизоров, которые стоили нам немалых денег? – язвительно спросил мэр.
Эсбери Гануиллоу, стоявший в первых рядах, принялся скандировать:
– Прегер де Пинто! Прегер де Пинто! Прегер де Пинто!
Увидев, что его примеру последовала большая часть присутствующих, мэр тут же изменил свою тактику.
– Честно говоря, – поспешил добавить он, – я и сам смотрю только самые серьезные программы, обладающие высоким культурным уровнем!
– Какая разница, на что вы смотрите? – тут же отпарировал Прегер. – Когда поток гипнотизирующих вас электронов начинает бомбардировать ваш мозг, тот принимается работать в совершенно ином режиме, вследствие чего любой человек перестает быть самим собой. Совершенно не важно, что вам при этом показывают. Если вы не отвернетесь от экрана и не попытаетесь взглянуть на мир собственными глазами, вы окажетесь в плену иллюзий, которые быстро уничтожат не только ваш разум, но и вашу душу. Разум можно уподобить мышцам, которые быстро атрофируются от бездействия. Они же хотят, чтобы он не только бездействовал, но и безмолвствовал! К тому же, Минни, – обратился он к Горностаевому Мэру по кличке, – вы так любите все эти бесконечные экранизации литературных произведений только потому, что совершенно разучились читать!
– Сэр, в данном случае вы оскорбляете не только меня, но и весь электорат! – возмущенно вскричал Горностаевый Мэр.
– Господин мэр, суммарное количество загипнотизированных и парализованных людей ни о чем не говорит, – усмехнулся в ответ Прегер. – Недавние рабы могут стать свободными людьми!
– Вы называете рабами своих соотечественников?
