глубины души. Ей дарили силы городские улицы, гавань, тысячи кораблей, плававших по рекам и каналам, и совершенная геометрия гигантских мостов.
Прегер беседовал с ней около двух часов, все больше и больше поражаясь своеобразию ее чувств и мыслей.
– Вы не смогли бы изложить то же самое на бумаге? – спросил он.
– Пожалуй, смогу.
Он отправил ее в соседний кабинет, с тем чтобы она могла описать свои первые впечатления от города. Вирджиния вернулась уже через час с прекрасным, словно только что сорванное яблоко, эссе. Он перечел эссе дважды, после чего стал читать его в третий раз.
– Таким я увидел этот город впервые, и я очень благодарен вам за это. Мне кажется, вы смогли бы вести редакционную колонку в обеих газетах. Скажем, раза два-три в неделю. Наша система оплаты уникальна, поскольку мы переняли ее у китобоев. На каждого из нас приходится определенная доля доходов, учитывающая, помимо прочего, размер отдела и количество ассистентов. Если вы возьмете на себя редакционную колонку, вам будет обеспечен неплохой доход.
Прегер стал оперировать конкретными суммами, которых в прежние времена Вирджиния не смогла бы заработать не то что за год, но и за всю свою жизнь. Верхний предел этой суммы превышал совокупную стоимость валового внутреннего продукта, производимого в Кохирайсе и в соседнем городке Бантингс-Риф. Это испугало Вирджинию, но она тут же подумала о том, что об увиденном в городе всего за час она могла бы написать тысячи книг. Она могла бы писать по две-три статьи в неделю, гуляя по городским улицам, мостам и площадям.
– Я приняла бы ваше предложение, – ответила она, – если бы знала город получше и была знакома с работой репортера. Если я начну работу в такой роли, я могу лишиться присущего мне видения мира. Мама всегда говорила мне, что человек должен любить свою работу, и потому вопрос о быстром и легком продвижении по службе передо мной не стоит. Давайте я начну с того, с чего начинают и все остальные. Мне больше нравится не победа в скачках, но сами скачки.
– Вы это серьезно?
– Да, хотя я не видела ни того ни другого.
– Но ведь вы будете получать совсем другие деньги!
– Нам хватит и их.
– У нас принято сразу же выплачивать новому сотруднику зарплату за десять дней, чтобы он мог лучше освоиться с ситуацией и усвоить основные навыки работы. Надеюсь, вы быстро сделаете у нас карьеру и уже через год будете вести свою колонку.
Вирджиния прошла мимо просторных кабинетов редакции «Сан», наполненных людьми, с головой ушедшими в работу, и вышла через главные двери на Принтинг-Хаус-Сквер. Половину своего десятидневного жалованья она положила в конверт, купленный у мужчины, торговавшего на улице канцелярскими принадлежностями, с тем чтобы послать его маме. Она шла по людным улицам так гордо, словно ее только что увенчали короной. Вернувшись в дом Пеннов, она взяла маленького Мартина на руки и закружилась в танце.
Все происходившее казалось ей сном. Однако она увидела тот же сон и на следующий день. Она слышала те же слова, видела те же комнаты и шла по тем же улицам. Единственное его отличие состояло в том, что, возвращаясь домой, она зашла в Чайнатаун и купила у странно щурившегося человека в китайской шляпе пирожок с вишнями.
Ей оставалось решить несколько практических вопросов: снять комнату, купить новую одежду и найти сиделку для Мартина. Эти проблемы ее нисколько не смущали. Город казался ей исполненным массы возможностей, которые позволяли его обитателям вести любую жизнь и участвовать в любых скачках, получая при этом награды и добиваясь исполнения своих желаний. Она закрыла глаза и увидела горящий золотом город под голубым куполом небес, по которому неспешно ползли белые невесомые облака.
На стремнине
Над безмятежным Сан-Франциско, застывшим в приглушенных тонах морской синевы, после смерти Витторио Марратты разнеслись раскаты грома. Если бы Витторио заблаговременно не отказался от пышных похорон, цепочка черных лимузинов, следующих за катафалком, растянулась бы на целую милю. Он был ключевой фигурой сразу нескольких обществ. Смерть подобных людей кажется противоестественной и вызывает сожаление даже у недругов покойного. Синьор Мар-ратта являлся общепризнанным лидером итальянского землячества Сан-Франциско, ученым, открытия которого в области астрофизики оказались настолько весомыми, что его именем были названы сразу три галактики (Марратта I, II, III), бывшим ректором университета, бывшим капитаном военного корабля, владельцем целой флотилии сухогрузов, плававших в Токио, Аккру, Лондон, Сидней, Ригу, Бомбей, Кейптаун, Афины, и начальником буксирной службы городского порта. Составители некролога перечисляли события его жизни, словно туристы, вернувшиеся из Англии и не заметившие ни английских лебедей, ни голубоглазых английских велосипедистов. В газетах писали, что он покинул Европу после Первой мировой войны. С год пробавлялся воровством, после чего, оказавшись в Генуе, взобрался по якорным цепям на борт судна, шедшего в Сан- Франциско. Они знали, что Витторио женился на дочери судовладельца, но не знали, как сильно он ее любил и как скорбел после ее кончины. Они знали, что он боролся за руководство университетом, но не знали, сколь ожесточенной была эта борьба. Они знали, что он открыл несколько галактик и фундаментальных астрофизических законов, но не знали ни того, чья рука направляла его при этом, ни того, что после многолетних раздумий над результатами наблюдений он пришел к выводам, которые категорически отказался обнародовать. Они знали, что у него есть два сына, но не знали о них практически ничего.
При первых раскатах грома в городе стали происходить самые неожиданные вещи. Родственники, уже купившие цветы и взявшие напрокат автомобили, неожиданно узнали о том, что они не были приглашены на церемонию по личной просьбе покойного, который хотел, чтобы на его похоронах присутствовали кроме священника только его сыновья. Юристы и бухгалтеры принялись разбирать бумаги с таким рвением, словно были военными строителями, получившими приказ построить за полчаса взлетную полосу длиной в несколько километров. Университетские корпуса спешно переименовывались. На обсерватории приспустили флаг. Более всего жителей Сан-Франциско интересовала судьба огромного наследства Витторио Марратты. В завещании, составленном покойным, было упомянуто о семидесяти пяти сухогрузах, о всех буксирных судах порта Сан-Франциско, об универмаге, о множестве первоклассных зданий и целого ряда трестов, филиалов и отделений крупнейших корпораций. Синьор Марратта играл важную роль во множестве секторов экономики и потому казался своим согражданам воплощением ветхозаветного Ноя. Нечего и говорить, судьба его активов никого не оставляла безразличным.
