Тут я, кажется, вышел из образа.
— Может быть, как первые последователи Иисуса Христа? — подсказывает мне ведущий.
— Да! Именно. Спасибо, брат Гудмундур. Мы были как апостолы. Скрывались. Проявляли осмотрительность. Но мы не ведали сомнений. Господь указывал нам путь. Он был… он был тем фонариком, который помогал нам блуждать по улицам погруженной во мрак страны.
— Вы тогда были еще совсем юный? Американский подросток?
— Э… Да. Точно. Юный Дэвид… паренек из Вены, штат Вирджиния. За каким чертом меня понесло в старушку Европу? Я… меня послали миссионером. Я ведь… В Америке я был уличным подростком… у нас говорят, мешком с дерьмом… самая настоящая шпана. Вместо того чтобы делать уроки, я грабил магазины и наяривал девок.
На лице Гудмундура застывает улыбка. Мне надо выбирать выражения.
— Правда, исключительно в миссионерской позе.
Бля. Это хмель. Еще зачем-то скалю зубы. Старушенция в первом ряду зажмуривается.
— Извините. Вот… вот вам история. Я… Однажды я вместе с двумя дружками грабанул местную церковь. Мы забрали подсвечники, потиры и все такое. Я уходил последним, так как уже тогда был, как сами изволите видеть, не худенький.
Я вижу, как Сикридер тихо посмеивается.
— Так вот, мои дружки выбежали на улицу, и вдруг церковь вся озарилась, и я услышал громовой голос: «Ты можешь унести все серебро, брат Иуда, но оно не спасет твою душу!» Я не осмелился обернуться. На мгновение я застыл, а затем опрометью выбежал в темноту. Мне удалось убежать, но только не от этих слов. Они возвращались ко мне снова и снова. Может, потому, что я точно не знал, кто их… изрек. Голос был низкий… очень низкий мужской голос, и я решил, что это был сам Господь. «Но оно не спасет твою душу!» Дни напролет эти слова жгли меня изнутри. В конце концов я вернулся в церковь с подсвечниками… и всем остальным. Я положил украденное на скамью и уже собирался убежать, когда снова услышал голос. Это был приходской священник. У нас состоялся большой разговор. А через полгода я уже проповедовал слово Божье на улицах Сараево. Вооруженный фонариком.
Я улыбаюсь. Моя история попала точно в цель. Отец Френдли был бы мною доволен.
— Аллилуйя! Слава в вышних. Аллилуйя! — восклицает мой исландский коллега. — Сразу вспоминается апостол Павел, святой Павел. Вы прошли через такое же испытание. Вы ослепли?
— Что?
— Вы тоже ослепли, когда вас осиял свет с неба?
— В… Вы хотите сказать, в церкви? О да. Совершенно. То есть совершенно ослеп. Почему я и остановился.
Опять передо мной лось. Открытый рот, сияющие глаза. Гудмундур глядит на меня так, словно я только что раздвинул воды Атлантики до самых Канарских островов, дабы его народ устремился туда на отдых. Он кладет мне на темя ладонь, как будто собирается окрестить, и его английский неожиданно поднимается на новую ступень:
— Благослови Господь вашу душу, брат. Аллилуйя и аминь. С нами живой Бог. Аллилуйя! Слава вам, отец Френдли, ибо вы помазанник Божий. Ваша душа спасена! — Он снимает ладонь с моего лысого черепа и обращается в камеру: — Слушайте же: история апостола Павла, глава девятая из Деяний апостолов… она повествует о Савле из рода Левитов, простом человеке из города Тарс, который был гонителем новой веры на службе Рима. И вот его послали в Дамаск, чтобы он сверзал христиан…
— Вязал, — спешит его поправить ваш покорный слуга, вдруг заделавшийся экспертом по Библии.
— …чтобы он вязал христиан и привел их в Иерусалим. Но когда он приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба, и он услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? Савл спросил: кто ты? А голос сказал: Я Господь. И велел ему Господь не преследовать христиан, и Савл несколько дней ничего не видел, пока Господь не прислал к нему Ананию. И пришел Анания, чтобы он прозрел. И стал Савл Павлом. И вчерашний гонитель стал вторым человеком в Церкви Божьей на земле. Иисус был первым, а Павел вторым. Аллилуйя! Именно он написал значительную часть этой книги!
Гудмундур поднимает над головой Библию в черной обложке.
— Он написал значительную часть священной книги, этой книги книг, Слова Господня. Его душа была спасена. Он сделался святым. Аллилуйя!
— Аллилуйя! — вторю я ему. От души. Это все пиво.
Глава 9. Торчер
Лучшее, что было на той войне, — это ночлег под открытым небом. В Динарских горах. Будила нас кукушка. Хоть я ни разу ее не видел, но поднимала она нас регулярно до рассвета,
Однажды в такой рассветный час Андро, придурочный парень из Пулы, вдруг заговорил об утренней росе. Через несколько минут он уже орал:
— Мы бьемся за росу! Мы не можем отдать ее сербам! Она нам самим нужна! Идиотская война! Мы будем биться за росу!
Он вскочил на ноги и начал бегать по холму, показывая на разные виды росы:
— Хорватская роса! Сербская роса! Ничейная роса!
Явор, наш командир, вытащил пистолет и всадил ему пулю в затылок. Андро рухнул в траву, как зарезанная телушка.
— Можешь ее пить вволю, дурень, и передай привет своей шлюхе матери из Пулы! — Явор с лицом черным, как лава, смачно сплюнул.
Будучи большим фанатом Мадонны, он назвал свою винтовку именем американской поп-звезды. Время от времени он начинал голосить «Я девственница!» голосом Морисси. А в нагрудном кармашке хэбэ он всегда носил маленькое распятие. Крошечный Иисус был вроде как белый, а крест коричневатый, так что он сливался с темно-зеленым цветом формы. Этот маленький мессия вечно торчал у него из кармашка и словно размахивал руками, как будто хотел сказать: «Послушайте, ребята!» Может, Андро слишком часто его слушал. Иногда он начинал философствовать насчет бессмысленности войны, хотя солдатам меньше всего хочется слышать такие вещи. А еще он мог промчаться голым перед линией неприятеля или, опять же, приплясывая, разоряться по поводу росы. Одно дело, когда такое вытворяют в хипповом балете, и совсем другое, когда солдаты едят свой завтрак, готовясь отдать жизнь за родину. Так что Явор поступил правильно.
Однажды мы с Андро провели целую ночь вместе под открытым небом — пили и пели. Мы отбились от нашей группы и расстреляли все патроны, когда вдруг наткнулись на подбитый танк четников. В танке мы обнаружили бутылку ракии, которая быстро развязала наши языки. Ничего глупее нельзя было придумать: мы распевали хорватские песни под «сербским» ночным небом. Две шальные пули могли в любую минуту заткнуть нам глотки. (Война — та же русская рулетка. Любой вздох может оказаться последним. Но со временем эта пугающая мысль становится все более возбуждающей, как наркотик. Хочется проверить, как далеко ты способен зайти.) Мы были молодые, бесшабашные, досыта наевшиеся смертями, и нам было море по колено.
На наше счастье, когда мы затянули югославскую песню-победительницу Евровидения-1989, перед нами неожиданно вырос пьяный сербский солдат в полной выкладке и пожелал к нам присоединиться. У нас еще оставалось полбутылки. Очевидно, он принял нас за своих, так как мы сидели на сербском танке и пели
