— Так вот, этот «Несравненный» был сделан мистером Борроу — вон он, в том углу. Сделал сам, собственными руками, — сказал Йоги.
— Просто выстрогал из стали вот этим резцом. — Мистер Борроу поднял похожий на бритву нож с коротким лезвием. — Полтора года строгал.
— «Несравненный водосос» был хорошей помпой, — подтвердил дедок с тонким голосом. — Но теперь мы мастерим такую, что обставит любую зарубежную модель. Правда, Генри?
— Это мистер Шо, — пояснил Йоги вполголоса. — Едва ли не величайший из живущих помповых мастеров.
— Шли бы вы, ребята, своей дорогой и не мешали нам работать, — сказал мистер Борроу. Он упорно что-то резал, и его нетвердые руки слегка дрожали.
— Да пусть посмотрят, — вмешался мистер Шо. — Откуда ты, сынок?
— Только-только из Манселоны, — сказал Скриппс. — Меня бросила жена.
— Ничего. Другую найдешь, — сказал мистер Шо. — Парень ты видный. Только послушай моего совета: не спеши. Жить с плохой женой немногим лучше, чем совсем без жены.
— Э, не скажи, Генри, — возразил мистер Борроу своим тонким голосом. — По нынешним временам так любая женщина хороша.
— Послушайся, сынок, меня и не торопись. Выбери себе на этот раз хорошую женушку.
— В таких делах Генри знает толк, — сказал мистер Борроу. — Зря советовать не станет. — Мистер Борроу засмеялся своим тоненьким кудахчущим голоском.
Мистер Шо, старый помповый мастер, покраснел.
— Ну ладно, ребята, идите. Нам с Генри еще работать и работать.
— Очень рад был познакомиться с вами, — сказал Скриппс.
— Пошли, — сказал Йоги. — Надо приобщить вас к делу, а то еще влетит мне от мастера.
Он поставил Скриппса подгонять клапаны. Эту подгонку Скриппсу пришлось делать целый год. С одной стороны, это был счастливейший период его жизни, с другой — кошмар. Страшный кошмар. В конце концов дело даже стало ему нравиться. Правда, иногда все становилось ужасно противным. Он оглянуться не успел, как пролетел год. А он все подгонял клапаны. А какие удивительные дела творились в этом году! Скриппс часто размышлял о них. Размышляя, он — теперь уже почти машинально — подгонял клапан за клапаном, а сам прислушивался к смеху, который доносился снизу, где мальчишки-индейцы обтачивали пластинки, из которых должны были получиться лезвия безопасных бритв. В такие минуты к горлу подступал комок, спирая дыхание.
Вечером, после первого своего дня на помповой фабрике, дня, который положил или должен был положить начало веренице нудных дней, когда он возился с клапанами. Скриппс снова отправился в закусочную. Целый день он прятал свою пичугу под одеждой. Что-то подсказывало ему, что помповая фабрика не из тех мест, где бы можно выпустить птицу. В течение дня она доставляла ему немало хлопот, но наконец он удобно пристроил ее под рубашкой и даже прорезал небольшую дырочку, чтобы она могла высовывать клюв и дышать свежим воздухом. И вот рабочий день кончился. Остался позади. Скриппс идет в закусочную. Скриппс счастлив, что работает собственными руками. Он думает о тех двух старых помповых мастерах. Он проведет вечер в обществе приветливой официантки. А все же, кто она такая, эта официантка? Что приключилось с ней в Париже? Нужно будет побольше узнать об этом Париже. Йоги Джонсон был там. Надо порасспросить Йоги. Заставить его разговориться. Вызвать на откровенность. Пусть расскажет, что знает. Он, Скриппс, все из него вытянет.
Наблюдая заход солнца вдали за Петосской гаванью, где на замерзшем озере огромные льдины наползали на волнолом, Скриппс широкими шагами двигался по улицам Петоски к закусочной. Он хотел пригласить и Йоги Джонсона поужинать, да не решился. Пока еще рановато. Это никуда не уйдет. Всему свое время. С таким человеком, как Йоги, спешить не следует. А все же, кто он такой, этот Йоги? В самом ли деле был на войне? Что значила для него война? Правда ли то, что он первым из Кадиллака пошел на войну? Да и где он, кстати, этот Кадиллак? Ничего, со временем все объяснится.
Скриппс О'Нил открыл дверь и вошел в закусочную. Немолодая официантка поднялась со стула, где она читала американское издание «Манчестер гардиан», и положила на кассу газету и свои очки в железной оправе.
— Добрый вечер, — просто сказала она. — Очень рада, что вы снова к нам завернули. Садитесь. Прошу.
В душе Скриппса что-то шевельнулось. На него нахлынуло какое-то непонятное чувство.
— Я сегодня целый день работал для вас. — Скриппс посмотрел на официантку. — Для вас, — добавил он.
— Чудесно! — сказала она и застенчиво улыбнулась. — И я целый день работала для вас.
У Скриппса навернулись слезы. В душе снова что-то шевельнулось. Он потянулся, чтобы взять официантку за руку, и она со спокойным достоинством вложила свою руку в его.
— Вы моя женщина, — сказал он. Теперь и у нее навернулись слезы.
— А вы мой мужчина, — отозвалась она.
— Повторяю: вы моя женщина, — торжественно произнес Скриппс. И снова что-то надорвалось в его душе. Он почувствовал, что вот-вот заплачет.
— Пусть это будет наша помолвка, — сказала немолодая официантка.
Скриппс сжал ее руку.
— Вы моя женщина, — сказал он просто.
— А вы мой мужчина, даже больше, чем мужчина. — Она заглянула ему в глаза. — Вы для меня — вся Америка.
— Идемте, — сказал Скриппс.
— А птица при вас? — спросила официантка, сняв фартук и складывая «Манчестер гардиан». — Я возьму с собой «Гардиан», если не возражаете, — сказала она, заворачивая газету в передник. — Это последний номер, я его еще не прочла.
— Больше всего люблю «Гардиан», — сказал Скриппс. — В нашем доме читали его с тех пор, как я себя помню. Отец просто обожал Гладстона.
— А мой отец учился с Гладстоном в Итоне, — сказала официантка. — Ну, я готова.
Она уже надела пальто и стояла, держа в руке истертый черный сафьяновый футляр с очками в железной оправе и передник с «Манчестер гардиан».
— А шляпки у вас нет? — спросил Скриппс.
— Нет.
— Я куплю вам, — сказал Скриппс с нежностью.
— Пусть это будет вашим свадебным подарком, — согласилась немолодая официантка. В ее глазах опять заблестели слезы.
— А теперь идем, — сказал Скриппс. Немолодая официантка вышла из-за стойки, и они вдвоем, взявшись за руки, ступили во тьму.
Черный повар приоткрыл окошечко и выглянул в зал.
— Ушли, — усмехнулся он. — Ушли в ночь. Вот так так!
Он тихонько закрыл окошечко. Даже его все это поразило.
Полчаса спустя Скриппс О'Нил и немолодая официантка вернулись в закусочную мужем и женой. Там за это время ничего не изменилось. Та же длинная стойка, на ней солонки, сахарницы, бутылочки с кетчупом и вустерширским соусом. То же окошечко на кухню. За стойкой подменная официантка, приятная полнотелая девушка с веселым лицом, в белом передничке. Рядом сидит какой-то коммивояжер и читает детройтскую газету. Он ест бифштекс с косточкой и жареной картошкой. Со Скриппсом и немолодой официанткой случилось нечто диковинное: они почувствовали голод. Им захотелось есть.
Пожилая официантка смотрит на Скриппса. Скриппс смотрит на пожилую официантку. Коммивояжер читает газету, то и дело сдабривая картошку кетчупом. Вторая официантка, Мэнди, стоит за стойкой в свеженакрахмаленном переднике. На окнах мороз. В закусочной тепло. На дворе холодина. Птица Скриппса, выпущенная на стойку и вся взъерошенная, перебирает клювом перышки.
