— Значит, вы вернулись? — сказала Мэнди, вторая официантка. — А повар сказал, вы канули в ночи.
Немолодая официантка взглянула на Мэнди. Глаза ее блестели, голос стал спокойней и как будто глубже и звонче.
— Мы теперь муж и жена, — дружелюбно ответила она. — Только что поженились. Ты что будешь, Скриппс, милый?
— Не знаю, — ответил Скриппс. Он почувствовал какую-то смутную тревогу. В душе его что-то шевельнулось.
— Может, ты уже наелся этих бобов, милый? — сказала немолодая официантка, теперь жена Скриппса.
Коммивояжер оторвал взгляд от газеты. Скриппс заметил, что это детройтская «Ньюс». Хорошая газета.
— Хорошую газету вы читаете, — сказал Скриппс коммивояжеру.
— Да, «Ньюс» — газета неплохая. Так, значит, у вас медовый месяц?
— Да, — ответил Скриппс. — Мы теперь муж и жена.
— И правильно сделали, честное слово, — поддержал его коммивояжер. — Я и сам женатый.
— Да что вы? — удивился Сrриппс. — А меня жена бросила. Это было в Манселоне.
— Не надо об этом, Скриппс, милый, — сказала миссис Скриппс. — Ты уже столько раз рассказывал эту историю.
— Да, милая, — согласился Скриппс.
Он почувствовал какое-то смутное недоверие к самому себе. В глубине его души что-то шевельнулось. Он глянул на официантку, которую звали Монди, крепкую и ужасно симпатичную в своем свеженакрахмаленном белом переднике. Он смотрел на ее руки — крепкие, спокойные, умелые, уверенно исполнявшие работу.
— Советую вам взять бифштекс с жареной картошкой, — сказал коммивояжер. — Это блюдо здесь очень вкусное.
— Хочешь бифштекс, дорогая? — спросил Скриппс жену.
— Мне, пожалуй, довольно будет стакана молока с печеньем, — ответила немолодая миссис Скриппс. — А ты бери что хочешь, милый.
— Вот тебе молоко с печеньем, Диана. — Мэнди поставила на стойку заказ. — А вам бифштекс, сэр?
— Да, — ответил Скриппс. И снова внутри его что-то шевельнулось.
— Прожаренный или с кровью?
— С кровью, пожалуйста.
Официантка повернулась и крикнула в окошечко:
— Один бифштекс! С кровью.
— Благодарю, — сказал Скриппс.
Он все разглядывал официантку Мэнди. У нее, у этой девушки, определенно дар на красное словцо. На то самое красноречие, которое пленило Скриппса в его теперешней жене. Красноречие да еще ее необычное происхождение. Англия. Озерный край. Скриппс идет по Озерному краю вместе с Вордсвортом. Море золотистых нарциссов. Ветер веет над Уиндермером. А далеко вдали, вероятно, загнанный олень. Ах, нет, это же дальше на север, в Шотландии. Отважные они люди, эти шотландцы, — засели в своих крепостях. Гарри Лодер и его трубка. Солдаты шотландского полка в Великой войне. А почему он, Скриппс, не был на войне? На той войне, которую испытал на себе Йоги Джонсон. Она бы сыграла в его жизни немалую роль. И чего только он не пошел на войну? Может, он уже старый? А тот французский генерал Жоффр! Он, Скриппс, наверняка куда моложе этого старого генерала, А еще был генерал Фош, который молился за победу. Французские войска стояли на коленях вдоль Шмен де Дам и молились за победу. Немцы со своим «Gott mit uns»[8]. Какое кощунство! Конечно же, он не старше этого французского генерала Фоша, думал о себе Скриппс.
Официантка Мэнди поставила перед ним бифштекс с жареной картошкой. Когда она подавала тарелку, их руки даже соприкоснулись — всего на какое-то мгновение. Скриппс почувствовал, как по всему его телу прошла сладкая дрожь. Вся жизнь у него впереди. Он вовсе не старый. И почему только сейчас нет нигде войн? А впрочем, кажется, есть. Война в Китае, китайский народ, китайцы убивают друг друга. Вот бы узнать, за что? В чем там, собственно, дело?
Мэнди, полнотелая официантка, наклонилась к нему.
— Послушайте, — спросила она, — я никогда не рассказывала вам о последних словах Генри Джеймса?
— Ну как же, милая, — ответила миссис Скриппс. — Эта история у тебя уже, наверное, в зубах навязла.
— Нет-нет, давайте, — запротестовал Скриппс. — Меня очень интересует Генри Джеймс.
Генри Джеймс. Генри Джеймс. Тот, который покинул родной край и подался в Англию, к англичанам. Зачем он это сделал? Ради чего оставил Америку? Разве не здесь были его корни? Его брат Уильям. Бостон. Прагматизм. Гарвардский университет. Старый Джон Гарвард в туфлях с серебряными пряжками. Чарли Брикли. Эдди Махан. Где же они теперь?
— Вот как это было, — начала Мэнди. — Генри Джеймс принял британское подданство уже на смертном одре. Как только король услыхал о том, что Генри Джеймс стал британским подданным, он тут же послал Джеймсу самую высокую награду, какую только мог дать, — орден «За заслуги».
— «Зэ-Зэ», — уточнила немолодая официантка.
— Правильно, — сказала Мэнди. — Вместе с королевским чиновником, который принес орден, пришли профессора Госс и Сентсбери. Генри Джеймс лежал на смертном одре, и глаза его были закрыты. На столике около кровати горела одна-единственная свеча. Сиделка позволила им подойти, и они надели орденскую ленту Генри Джеймсу на шею, а сам орден положили на грудь поверх простыни. Потом наклонились и расправили ленту. Но Генри Джеймс даже и тогда не разомкнул век. Сиделка велела им всем уйти, и они повиновались. А когда вышли из комнаты, Генри Джеймс обратился к сиделке. Глаз он и тогда не открыл. «Няня, — сказал он, — потушите свечку, няня, чтобы никто не увидел, как мне стыдно». Это были его последние слова.
— Джеймс был настоящий писатель, — сказал Скриппс. Эта история странно его тронула.
— Ты всякий раз рассказываешь об этом по-другому, милая, — заметила миссис Скриппс Мэнди.
В глазах Мэнди заблестели слезы.
— Мне так жаль Генри Джеймса, — сказала она.
— А что с ним такое случилось, с этим Генри Джеймсом? — спросил коммивояжер. — Разве так уж плохо ему было в Америке?
Скриппс думал о Мэнди-официантке. Какое, должно быть, у этой девушки происхождение! А сколько разных историй она, наверное, знает! С такой помощницей никогда не заскучаешь! Он погладил птичку, сидевшую перед ним. Птичка клюнула его в палец. Может, это ястребенок? Или соколенок из больших мичиганских питомников, где выкармливают ловчих птиц? А может, это малиновка, одна из тех, что уже в начале весны охотятся за первыми червяками где-нибудь на зеленой лужайке? Кто знает…
— Как звать вашу птицу? — спросил коммивояжер.
— Я еще не дал ей имени. Может, вы это сделаете?
— Почему бы не назвать ее Ариэль? — предложила Монди.
— Или Пак, — вставила миссис Скриппс.
— А что это такое? — спросил коммивояжер.
— Это шекспировский персонаж, — пояснила Мэнди.
— Да пожалейте вы несчастную птицу!
— А как бы ее назвали вы? — обратился Скриппс к коммивояжеру.
— Это случайно не попугай? — спросил тот. — Если попугай, можно бы назвать Полли.
— В «Опере нищих» есть персонаж по имени Полли, — пояснила Мэнди.
Скриппс задумался. А может, это и вправду попугай? Попугай, который выпорхнул сдуру из уютного дома какой-нибудь новоанглийской старой девы, оставив ее непаханое поле.
