— Возьми его, дочка. Меня все время кормят бифштексами в офицерской столовой. Хочешь с кровью?
— Да, пожалуйста, с кровью.
— Al sangue,39 — заявил полковник. — Как говорил Джон, объясняясь с официантом по-французски: crudo40, blue41, а проще говоря — с кровью.
— Значит, с кровью, — повторил Gran Maestro. — А вам, полковник?
— Эскалоп в сладком винном соусе и цветную капусту в масле. Если найдется, дайте еще артишок с уксусом. Тебе что к мясу, дочка?
— Картофельное пюре и салат.
— Не забывай, что ты еще растешь.
— Да, но я не хочу расти слишком или не там, где надо.
— Тогда все, — сказал полковник. — Как насчет fiasco42 вальполичеллы?
— Мы не держим вина в fiasco. У нас ведь первоклассная гостиница. Вино мы получаем в бутылках.
— Совсем забыл, — сказал полковник. — А помните, оно стоило тридцать чентезимо литр?
— А помните, как на станциях мы швыряли из эшелонов пустыми бутылями в жандармов?
— А возвращаясь с Граппы, побросали под гору оставшиеся гранаты!
— И те, кто видел взрывы, решили, что австрийцы прорвали фронт, и как вы перестали бриться, и мы носили fiamme nere43 на серых тужурках, а под тужуркой серый свитер.
— И как я напивался до того, что даже вкуса вина не различал! Ну и бедовые же мы были ребята, — сказал полковник.
— Еще какие бедовые, — сказал Gran Maestro. — Просто головорезы, а вы были из нас самый отпетый.
— Да, — сказал полковник. — Это верно, мы были головорезы. Ты уж нас прости, дочка, ладно?
— А у тебя не осталось фотографии тех лет?
— Нет. Мы тогда не снимались, кроме того раза, с господином д'Аннунцио. К тому же большинство из нас плохо кончили.
— Кроме нас двоих, — сказал Gran Maestro. — Ладно, пойду присмотрю за бифштексом.
Полковник задумался — теперь он снова был младшим лейтенантом и ехал на грузовике, весь в пыли, на лице его были видны только стальные глаза, веки были красные, воспаленные.
'Три ключевые позиции, — вспомнил он. — Массив Граппы с Ассалоне и Пертикой и высотой справа, названия которой не помню. Вот где я повзрослел, каждую ночь просыпаясь в холодном поту, — мне все снилось, будто я не могу заставить своих солдат вылезти из машины. И зря они вылезли, как потом оказалось. Ну и ремесло!' — В нашей армии, — сказал он девушке, — ни один генерал, в сущности, никогда не воевал. Для них это занятие непривычное, поэтому наверху у нас не любят тех, кто воевал.
— А генералы вообще воюют?
— Ну да, пока они еще капитаны или лейтенанты. Потом это выглядело бы просто глупо. Разве что отступаешь, тогда волей-неволей приходится драться.
— А тебе много пришлось воевать? Я знаю, что много. Но ты расскажи.
— Достаточно, чтобы наши мудрецы причислили меня к разряду дураков.
— Расскажи.
— Когда я был мальчишкой, я дрался против Эрвина Роммеля на полпути между Кортиной и Граппой, которую мы тогда удерживали. Он был еще капитаном, а я исполнял обязанности капитана, хоть и числился всего младшим лейтенантом.
— Ты его знал?
— Нет. Я познакомился с ним только после войны, когда нам можно было поговорить. Он оказался человеком приятным, мне он понравился. Мы вместе ходили на лыжах.
— А ты много знал немцев, которые тебе нравились?
— Очень много. Больше всех мне нравился Эрнст Удет.
— Но ведь они так подло поступали!
— Конечно. А разве мы всегда поступали благородно?
— Я не могу относиться к ним так терпимо, как ты, — ведь это они убили моего отца и сожгли нашу виллу на Бренте! Мне они никогда не нравились. Особенно с того дня, как немецкий офицер у меня на глазах стрелял из дробовика по голубям на площади Святого Марка.
— Я тебя понимаю, — сказал полковник. — Но, пожалуйста, дочка, пойми и ты меня. Когда убьешь так много врагов, можно позволить себе быть снисходительнее.
— А сколько ты убил?
— Сто двадцать два верных. Не считая сомнительных.
— И совесть тебя не мучит?
— Никогда.
— И дурные сны не снятся?
— Нет, дурные не снятся. Странные снятся все время. После боя я всегда дерусь во сне. Чаще всего вижу какую-нибудь местность. Ведь для нашего брата главное — какой попадется рельеф. Вот об этом и думаешь во сне.
— А меня ты никогда не видишь во сне?
— Стараюсь. Но не могу!
— Надеюсь, портрет тебе поможет.
— Будем надеяться, — сказал полковник. — Напомни мне, чтобы я вернул тебе камни.
— Ты нарочно хочешь меня огорчить?
— У меня есть свои скромные правила чести, и они мне так же дороги, как нам обоим наша любовь. И одно не может существовать без другого.
— Но ты бы мог мне иногда уступать.
— А я тебе и уступаю, — сказал полковник. — Ведь камни пока у меня в кармане.
К ним подошел Gran Maestro, сопровождая бифштекс, эскалоп и овощи. Их нес парнишка с гладко прилизанными волосами, он плевал на всех и на все, но из кожи лез вон, чтобы стать хорошим младшим официантом. Его уже приняли в члены Ордена. Gran Maestro ловко разложил еду, с уважением и к ней самой, и к тем, кто ее будет есть.
— На здоровье, — сказал он. — Открой-ка эту бутылку вальполичеллы, — обратился он к парнишке, который поглядывал на них глазами недоверчивого спаниеля.
— А за что вы взъелись на этого типа? — спросил полковник, кивая на своего рябого земляка, который шумно жевал; его пожилая спутница ела с жеманством провинциалки.
— Скорее я должен вас об этом спросить. А не вы меня.
— Я его никогда раньше не видел, — сказал полковник. — Но он портит мне аппетит.
— Он смотрит на меня сверху вниз. Упорно не желает говорить со мной по-английски, а по-итальянски двух слов связать не может. Осматривает все подряд по Бедекеру, ест и пьет что попало. Женщина симпатичная. Кажется, это его тетка. Но точно не знаю.
— Мы бы вполне могли без него обойтись.
— Я тоже так думаю. Скрепя сердце.
— Он о нас расспрашивал?
— Спросил, кто вы такие. Имя графини он слышал — в путеводителе указаны дворцы, которые принадлежали ее роду. Ваше имя, сударыня, произвело на него впечатление, я для этого вас и назвал.
— Как вы думаете, он нас опишет в какой-нибудь книге?
— Не сомневаюсь. Он описывает все подряд.
— Мы должны попасть в какую-нибудь книгу, — сказал полковник. — Ты, дочка, не возражаешь?
— Конечно, нет, — сказала девушка. — Но лучше бы ее написал Данте.
— Что-то давно его не видно, этого Данте, — сказал полковник.
— Расскажи мне что-нибудь о войне, — попросила девушка. — Из того, что мне можно знать.
