— Кто же?
— Ну, не знаю, Дэвид. Наверное, такие, как редактор журнала «Атлантик мансли», или «Харперз», или «Нувель ревю франсэз».
— Пойду-ка пройдусь немного, — сказал Дэвид. — С тобой все в порядке?
— Все, если не считать того, что меня гложет вина за причиненное тебе зло, и я должна это как-то компенсировать, — сказала Кэтрин. — Мне надо в Париж еще и поэтому. Не хотелось говорить тебе.
— Не будем считаться, — сказал Дэвид. — Итак, ты хочешь поехать поездом?
— Нет. Я хочу ехать на машине.
— Ладно. Поезжай на «бугатти». Только будь осторожна и на горной дороге не гони.
— Я поведу машину так, как ты учил меня, буду думать, что ты рядом, и стану болтать с тобой, рассказывать разные истории и еще фантазировать о том, как я спасла тебе жизнь. Это моя любимая тема. Рядом с тобой дорога покажется мне короче и легче, а скорость — не такой большой. Я чудесно доеду.
— Хорошо, — сказал Дэвид. — Не бери в голову. Если не сумеешь выехать рано утром, заночуй в Ниме. В отеле «Император» нас еще не забыли.
— Я думаю доехать до Каркасона.
— Нет, дьяволенок, лучше не надо.
— А вдруг я встану пораньше и доберусь до Каркасона? Я поеду через Арль и Монпелье и не стану терять время на остановку в Ниме.
— Если выедешь поздно, остановись в Ниме.
— Ребячество какое-то, — сказала она.
— Я поеду с тобой, — сказал он.
— Нет, пожалуйста. Мне важно справиться самой. Это действительно так. Мне незачем тебя обманывать.
— Пусть так, — сказал он. — Но я должен ехать.
— Ну пожалуйста, не надо. Не бойся за меня. Я поведу машину осторожно и прекрасно доберусь без остановок.
— Нельзя, дьяволенок. Сейчас рано темнеет.
— Не волнуйся. Ты — прелесть, что отпускаешь меня. Ты мне все позволял. И ты простишь меня, если я сделаю что-нибудь не так. Я буду очень тосковать по тебе. Я уже тоскую. В следующий раз поедем вместе.
— У тебя сегодня был трудный день, — сказал Дэвид. — Ты устала. Разреши мне хотя бы проверить твою «бугатги». Я проеду до города и обратно.
Проходя мимо двери в комнату Мариты, он остановился и сказал:
— Хочешь покататься?
— Да, — ответила она.
— Тогда пошли.
Глава двадцать седьмая
Дэвид сел в машину, и Марита устроилась рядом на переднем сиденье. Он вырулил на дорогу, слегка припорошенную прибрежным песком, и поехал, посматривая то на черное шоссе, то на заросли папируса, начинавшиеся поодаль слева, то направо, на пустынный берег и море. Он ехал прямо по шоссе, пока не показался быстро приближавшийся, окрашенный белой краской мост, и тогда он, рассчитав расстояние, стал сбрасывать скорость — убрал ногу с педали газа и слегка нажал на тормоз. Машина хорошо держала дорогу, при каждом нажатии на педаль равномерно замедляла ход, и при этом ее не заносило и не вело в сторону. Перед мостом он остановился, переключил скорость, а затем под нарастающий мерный рев двигателя снова помчался по шоссе номер шесть в сторону Канн.
— Она все сожгла, — сказал он.
— О, Дэвид, — произнесла Марита.
Когда они въехали в Канны, в городе уже зажглись огни. Дэвид остановил машину под деревьями у входа в то самое кафе, где они впервые встретились.
— Может быть, хочешь пойти в другое кафе? — спросила Марита.
— Все равно, — сказал Дэвид. — Какая, к черту, разница.
— Можем просто покататься, — предложила Марита.
— Нет. Мне нужно немножко остыть, — сказал Дэвид. — Я только хотел проверить машину, перед тем как она уедет.
— Она уезжает?
— Говорит, что да.
Они сидели на террасе в рассеянной тени деревьев. Официант принес Марите коктейль «Дядюшка Пепе», а Дэвиду виски с содовой.
— Хочешь, я поеду с ней? — спросила Марита.
— Думаешь, может что-нибудь случиться?
— Нет, Дэвид. Она и так достаточно навредила.
— Да уж, — сказал Дэвид. — Сожгла, к черту, все, кроме записей о нашем путешествии. Тех, где я пишу о ней.
— Это прекрасный дневник, — сказала Марита.
— Не надо утешать, — сказал Дэвид. — Я написал и это, и то, что она сожгла. Так что не успокаивай.
— Ты можешь все восстановить.
— Нет, — сказал Дэвид. — Если вещь по-настоящему удалась, то по памяти ничего не восстановить. Читаешь и не перестаешь удивляться. Не верится, что ты мог так написать. Уж если что получилось, то повторить это нельзя. Настоящее удается только однажды. А в жизни каждому отпущено не так уж много.
— Чего не много?
— Настоящих удач.
— Но ты же можешь вспомнить. Ты должен.
— Нет. Это никому не дано. Их нет. Когда рассказ закончен, то дальше он живет сам по себе.
— Как зло она с тобой обошлась.
— Нет, — сказал Дэвид.
— Что же это тогда?
— Спешка, — сказал Дэвид. — Все произошло потому, что ей не хватало терпения.
— Надеюсь, ты будешь так же добр и ко мне.
— Ты, главное, будь рядом, чтобы я не убил ее. Знаешь, что она затеяла? Она хочет расплатиться со мной за рассказы, возместить ущерб.
— Нет.
— Именно так. Ее поверенные должны каким-то невероятным образом оценить их, точно ростовщики, а потом она возместит мне убытки в двойном размере.
— Не может быть, Дэвид, она не могла этого сказать.
— Именно это она и сказала. Осталось только уточнить детали. Больше того, возможность удвоить компенсацию, расплатиться щедро доставляет ей удовольствие.
— Нельзя отпускать ее в машине одну, Дэвид.
— Знаю.
— Что будешь делать?
— Не представляю. Но давай посидим здесь немного, — сказал Дэвид. — Спешить некуда. Она, должно быть, устала и легла спать. Я бы тоже поспал — с тобой, чтобы проснуться, а рукописи на месте и можно продолжать работать.
— Я буду с тобой, и однажды ты проснешься и сможешь работать так же чудесно, как сегодня утром.
— Ты очень славная, — сказал Дэвид. — Но в тот вечер, оказавшись с нами в кафе, ты нажила себе кучу неприятностей, правда?
— Ты меня недооцениваешь, — сказала Марита. — Я прекрасно понимала, что меня ждет.
