дипломатию военным действиям.
Гаска обратился к Кайо Топе, который сопровождал его в течение последних шести месяцев, «с просьбой послать двоих своих слуг к Инке, чтобы уговорить его подчиниться его величеству и уверить его, что мы хотим оказать ему прием и обращаться с ним хорошо». Эти посланцы возвратились в июле 1548 года в сопровождении шести гонцов осторожных регентов. Из Вилькабамбы, города в джунглях, они привезли Паулью экзотические подарки: попугаев, лесных котов, флейты и, по утверждению Бернабе Кобо, «предметы из золота и серебра, тонкую ткань кумби такого качества, которую раньше ткали во времена их предков, и различных занятных птиц и животных, которых разводят в этих провинциях». Посланцы пожелали выяснить, до какой степени сам Гаска был причастен к этой инициативе, и убедиться в его отношении к индейцам вообще.
Встреча Инки Сайри-Тупака с вице-королем Каньете в Лиме
Ответы Гаски регентам были почти все обнадеживающими. Он послал подарки, подходящие по возрасту мальчику-Инке и его более старшим наставникам; но его послания с изъявлением доброй воли содержали и угрозу применения насилия. «Я послал одежду из шелка разных цветов – рубашки и плащи, – а Сайри-Тупаку я послал два бочонка джема; его наставнику и регенту Пуми-Сопе я послал два кувшина вина. С гонцами я отправил одного индейца по имени Дон Мартин, который глубоко перенял испанский образ жизни, для того, чтобы он убедил их выйти из своего укрытия для своей же пользы и чтобы он также объяснил им, что, если они этого не сделают по-хорошему, их заставят сделать это силой».
Этот Дон Мартин был исключительной фигурой в постконкистском обществе. Он появился у Писарро во время его второго плавания в 1528 году и был отвезен в Испанию. Он стал одним из очень немногих индейцев, которые научились бегло говорить по-испански. Писарро полюбил мальчика и подарил ему коня: он воевал как кавалерист во время конкисты и во время войн со сторонниками Альмагро. Дон Мартин был единственным индейцем, который получил свою долю из выкупа Атауальпы. Он был единственным индейцем, не считая Паулью, который получил от Писарро земельное владение: богатую усадьбу недалеко от Лимы. Он был также первым индейцем, женившимся на испанке, Луисе де Медина, и получившим наивысшие символы успеха: рыцарское звание и герб. Он был христианином, носил испанское платье и жил на широкую ногу в своем большом доме в Лиме. Он был верным приверженцем братьев Писарро и оставался с Гонсало Писарро до самого конца. Его верность подвела его. По возвращении из Вилькабамбы земельное владение Дона Мартина было без промедления конфисковано Гаской; этот «испанизированный индеец» умер в Испании, когда отправился со своим протестом к королю.
В середине августа индеец Дон Мартин возвратился из Вилькабамбы вместе со второй группой посланцев от Инки. Регенты определили условия, на которых Сайри-Тупак сдастся. Он должен получить земли, которые он на тот момент занимал в Вилькабамбе, вместе с прилегающим к ним треугольником территории, образованным слиянием рек Апуримак и Абанкай и королевской дорогой. Он также хотел получить «некоторые дома, которые принадлежали его деду в Куско, а также усадьбу и земельный надел с домами удовольствий, которые имелись у его деда в Хакихауане». Гаска согласился на территорию между реками Апуримак и Абанкай и на дома, так что посланцы вернулись явно довольные его предложением. Гаска объяснил Совету по делам Вест-Индии, что на земле между двумя реками «проживают всего пять или шесть сотен индейцев, которые принадлежат двум владельцам, и один из них – Эрнандо Писарро», находившийся все еще в тюремном заключении в Испании, чье имя было запятнано его братом Гонсало Писарро, поднявшим мятеж. Гаска не согласился на то, чтобы Сайри-Тупаку досталась сама провинция Вилькабамба по очевидной причине: «Если они останутся правителями этой цитадели, они смогут восстать, когда захотят».
Дон Мартин доложил, что юный Инка и его наставник, как ему показалось, очень хотели бы вернуться в Куско на разумных условиях, так как они и их приверженцы страдают от жаркого, влажного климата и от сравнительно небольшой высоты над уровнем моря, на которой была расположена Вилькабамба. Испанцы воодушевились еще больше, когда Инка послал одного из своих придворных вступить во владение домами в самом Куско и его окрестностях, украсить их и посадить кукурузу, которая успела бы созреть к его приезду. Пуми-Сопа также написал Гаске ободряющее письмо. В 1549 году приготовления к приезду Инки еще продолжались. В мае того же года Гаска написал из Лимы, хвастаясь теми выгодами, которые появятся с прибытием Инки, «так как, пока индейцы знают, что он мятежник, они не перестанут убегать к нему». Гаска дошел даже до того, что велел некоему Хуану Пересу де Геваре разместить обязательный испанский гарнизон в Вилькабамбе. Паулью также тщательно готовился к тому, чтобы лично сопровождать своего племянника в дороге из его убежища в горах. Он покинул Куско с большой свитой из знатных придворных, миновал Лиматамбо и достиг Уайнакапако на центральной высокогорной дороге, ведущей в Вилькабамбу. Но внезапно все приготовления к встрече рухнули. Сам Паулью заболел и был вынужден вернуться в Куско. Там он и умер спустя несколько дней, будучи всего на несколько лет старше своего убитого брата. И, к ужасу Гаски, регенты испугались, и Сайри-Тупак остался в Вилькабамбе.
Паулью оплакивали и испанцы, и индейцы. Он был последним из сыновей Уайна-Капака, который правил в Куско, и его происхождение и военные подвиги давали ему возможность занимать главенствующее положение в колониальном обществе города. «Он умер христианином, – писал Кристобаль де Молина, – и было приказано построить часовню на том месте, где его похоронили с пышностью. Испанцы отслужили по нему заупокойную мессу… Когда местные жители узнали о его кончине, все индейские воины, жившие в Куско, пришли ко дворцу этого Инки Паулью со всем своим оружием: стрелами, копьями и булавами – у каждого было то оружие, которым он пользовался в бою. Они окружили дворец со всех сторон, находясь на всех окрестных холмах и наверху стен, и заняли его, издавая громкие крики и стеная. Все жители Куско также скорбели и плакали. Но воины выделялись больше всех: они оставались там, охраняя дворец Инки Паулью, пока его не похоронили. Когда их спросили, почему все эти воины собрались там в это время – а их было 400 или 500 человек, – они объяснили, что в Куско был обычай: когда умирал их господин, им полагалось собираться там, чтобы никакой тиран не мог занять дворец правителя и захватить или убить его жену и сыновей и узурпировать власть в городе и в королевстве… Весь город, как христиане, так и индейцы, рыдал на похоронах этого вождя».
Горе некоторых испанцев длилось недолго. Вскоре к Гаске обратились авантюристы с просьбой выделить им часть поместий усопшего Инки. «Но, – как писал президент в Совет по делам Индий, – я оставил все поместья Дону Карлосу, старшему сыну Дона Паулью, вместе с плантациями коки и прочей собственностью его отца, потому что он сам был признан его величеством законным сыном, и его отец сочетался браком с его матерью за два дня до своей смерти; а также потому, что (хотя это, возможно, к делу и не относится) мне показалось крайне негуманным отнимать у него поместье, так как он внук правителя этих провинций. Это чрезвычайно огорчило бы местное население и, возможно, даже отпугнуло бы Сайри-Тупака от желания подчиниться власти его величества, но до настоящего момента это желание у него, похоже, не пропало. Но такие доводы едва ли воспринимаются [испанскими] жителями этого края. Некоторые считают, что я поступаю несправедливо по отношению к ним, не отнимая у Дона Карлоса этих индейцев и не отдавая их им».
В этом же самом письме президент Гаска писал, что он опасался, что смерть Паулью могла заставить Сайри-Тупака и его приверженцев изменить свое решение выйти из своего укрытия в горах, «так как им сейчас не хватает тени Дона Паулью, к которому Сайри-Тупак относился как к своему отцу». Его опасения оправдались. Юный Инка остался в Вилькабамбе. Молодой сын Паулью Карлос стал во главе индейской общины в Куско, хотя Кайо Топа и Титу Атаучи были старшими по возрасту представителями королевского дома Инков. Кайо Топа обзавелся покровителем-испанцем, отдал своих сыновей учиться в монастырь, а сам крестился и стал Доном Диего Кайо. В это время Сьеса де Леон достиг Куско и с нетерпением разыскал Кайо Топу и «других орехонов, которые причисляли себя к знати. Через самых лучших переводчиков, каких удалось найти, я спросил этих инки, что они за люди и к какому народу принадлежат». Титу Атаучи был девятнадцатилетним внуком Уайна-Капака; он крестился и при крещении получил имя Дон Алонсо. Впоследствии он получил много разных милостей от короля.
Гаска хотел также уладить дела с другими отпрысками Инков, различными детьми-полукровками, оставшимися после братьев Писарро. Он очень жалел сына маркиза Писарро Франсиско, «ребенка девяти или десяти лет от роду, у которого, кажется, неплохие наклонности». Гаска хотел отдать мальчику земельные владения его отца в долине Юкай, а также плантации коки в Ависке. Он рекомендовал, чтобы,
