— Попроси у нее прощения. — говорит Скотти.
— За что? — спрашивает Алекс.
— За то, что напилась. За то, что не родилась мальчиком. Мама хотела, чтобы у нее был мальчик. Бабушка мне сказала. А родились девочки.
— Прости за то, что я была плохой девчонкой. — говорит Алекс. — За то, что тратила папины деньги на кокаин и выпивку. Ведь ты могла бы потратить их на лосьоны для лица. Прости меня.
— Алекс… — говорю я.
— Папа разрешает мне пить диетическую колу. — говорит Скотти.
— Прости за все, — говорит Алекс, потом смотрит на меня и добавляет: — Прости папу за то, что был недостаточно хорош для тебя.
— Алекс, тебя понесло не туда. Сейчас же смени тон.
— Почему? Что мне за это будет? Запрешь меня дома? Или переведешь в другой интернат? Слушай, ты когда-нибудь оставишь меня в покое или нет?
Я не знаю, что ей ответить, как поступить. Мне не хочется орать в присутствии Скотти: «Твоя мать умирает!» Я делаю то, что обычно делал в подобных случаях: резко хватаю Алекс за плечо, поворачиваю к себе и шлепаю ее по попе.
— Так тебе и надо! — радуется Скотти.
— Скотти, марш в коридор!
— Она виновата, а мне выходить?
— Я что сказал! — говорю я и заношу руку.
Скотти пулей вылетает из палаты.
— Ты, кажется, меня ударил? — спрашивает Алекс.
— Ты не имеешь права так говорить о матери. Она умирает. Это ваше последнее свидание. Она же твоя мать, Алекс! Она любит тебя.
— Я имею право говорить о ней как хочу, и ты, кстати, тоже.
— Вчера ты плакала. Я знаю, что ты ее любишь и тебе есть что ей сказать.
— Прости, мне нечего ей сказать. Не сейчас. Я сейчас просто в бешенстве. И ничего не могу с собой поделать.
Алекс говорит тихим голосом, и мне кажется, что она искренна. Я верю ей, или, быть может, я ее понимаю.
— Не время сердиться, — говорю я. — Так мы загоним себя в угол, и больше ничего. Значит, ты считаешь, что мама нас не любила. Ладно, давай хоть сейчас ее порадуем. Подумай о чем-нибудь хорошем. Ведь было же в твоей жизни что-то хорошее? И перестань оскорблять мать в присутствии Скотти. Пусть хотя бы для Скотти она останется кумиром.
— Откуда в тебе столько спокойствия и всепрощения? — спрашивает Алекс.
Я не знаю, что ей ответить. Не хочется говорить, что на самом деле я готов взорваться от ярости и унижения, но мне стыдно за эту злость. Как я могу простить жену, которая любила другого? Брайан… Я ни разу не задумался о том, каково ему сейчас. Он не может ее увидеть. Не может с ней поговорить. Ему даже некому излить свое горе. Интересно, думаю я, скучает по нему Джоани или нет? Может быть, ей хочется, чтобы рядом с ней находился он, а не мы?
— Злиться я буду потом, — говорю я. — А сейчас просто хочу ее понять.
Мы снова смотрим на Джоани.
— Скажи ей что-нибудь хорошее, — прошу я.
— Я всегда хотела быть такой, как ты, — говорит, глядя на мать, Алекс, но тут же встряхивает головой. — Нет, я такая, как ты. Я твоя точная копия. — Она говорит так, словно только что это поняла. — Зря я это сказала. Слишком пафосно.
— Не зря, — говорю я. — Это прекрасно. Ты такая же, как твоя мать, и это замечательно.
— Все остальное она знает, — говорит Алекс. — Знает, что я ее люблю. Я просто хочу сказать ей то, чего она не знает.
— Она все знает. Можешь ей ничего не говорить.
— Говорят, тебя отшлепали?
В палате появляется Сид. За ним по пятам следует Скотти. Когда Сид рядом, она ничего не боится. Все утро она срывала с него шляпу и с визгом бежала прочь, а он ее догонял. Скотти больше не старается походить на меня. Она во всем подражает Сиду.
— Привет, Джоани, — говорит он, подходя к постели. — Я Сид, приятель Алекс. Я о вас все знаю. Вы крутая штучка, так что, думаю, вы поправитесь. Я, конечно, не доктор, но я так считаю.
Я вижу, как улыбаются Алекс и Скотти, и мне хочется крикнуть: «Он все врет! Ей уже не поправиться!»
— Я живу в вашем доме. Меня пригласила Алекс. Она со мной разговаривает, я помогаю ей держаться.
Алекс, по-видимому, немного успокоилась. Она подходит к изголовью кровати и касается щеки Джоани. Скотти прижимается ко мне и смотрит на руку Алекс.
— Не беспокойтесь, — говорит Сид. — Ваш муж на ночь сажает меня под замок. Нельзя, говорит, и все. А ваш дедуля дерется как черт. Вот, смотрите. — Он поворачивается правым боком к Джоани. — Ого, — говорит он, — а вы красавица.
Скотт становится рядом с Сидом. В палате стоит тишина, пока он разглядывает лицо моей жены. Я кашляю, он подходит к окну и раздвигает жалюзи.
— Хороший денек, — говорит он. — Облаков нет, и не слишком жарко.
Я смотрю на жену. Мне кажется, что сейчас она ему ответит. Сид ей понравился бы, я в этом уверен.
— Рина прислала сообщение! — внезапно вскрикивает Скотти. — Она здесь, в больнице!
— Черт возьми, Скотти, я же просил тебя не приводить сюда Рину!
— Ты сказал, что ей можно прийти в четверг, а сегодня как раз четверг. Я хочу, чтобы она увидела маму. Можно? Сид ей понравится, он настоящая личность. И я хочу, чтобы она познакомилась с Алекс.
— А как насчет меня?
— И с тобой она познакомится.
— Ну, не знаю.
Когда я разрешил Скотти привести в больницу Рину, то еще не знал, что моя жена умирает.
— Но, папа, почему Алекс можно привести Сида, а мне Рину нельзя?
— Хорошо, — соглашаюсь я, потому что не хочу больше не только спорить, но даже говорить. — Если тебе это так нужно, хорошо.
Конечно, это хорошо. Сейчас для нас важно все, что поможет нам держаться.
Скотти выбегает из палаты.
— Ну что? — говорю я. — Все готовы?
Через несколько мгновений в дверях появляется Рина. Рядом с ней стоит Скотти. Рина брезгливо оглядывает палату.
— Папа, это Рина. Рина, это моя сестра и Сид, а там, на кровати, моя мама Рина небрежно машет нам рукой. На ней теннисная юбочка из мягкой ткани и такая же курточка с капюшоном. И на том и на другом поблескивает серебристый логотип: «SILVER SPOON»[39].
— Значит, это твоя мама, — говорит Рина и подходит к кровати. — Надо же! Вот, значит, она какая.
Я бросаю взгляд на Алекс, но она, судя по всему, сбита с толку не меньше меня. Скотти подходит к подружке и трогает мать за плечо.
— Я должна пожать ей руку? — спрашивает Рина.
— Если хочешь, — отвечает Скотти.
— Нет уж, спасибо, — говорит Рина.
— Бред какой-то. — бормочет Алекс.
Никогда бы не подумал, что маленькие девочки могут быть такими. Рина не обращает на нас никакого внимания. Как будто мы все ее прислуга. Сид смотрит на нее насупив брови, словно пытается решить
