В этом и была наша проблема — в том, что один день был как две капли воды похож на другой. Джоани нужны были встряски. Ей нужны были события, происшествия, приключения. Странно, что она не выходит у меня из головы, а раньше, когда она жила рядом со мной, я практически о ней не думал.
— Я был не самым лучшим мужем, — говорю я.
Алекс отводит взгляд и старательно смотрит в окно.
— Если мы поедем к нему, что мы скажем Скотти?
— Скажем, что хотим прокатиться, отвлечься от грустных дум. Пусть она немного развеется.
— Ты это уже говорил, — замечает Алекс. — Ну а мне зачем ехать?
— Потому что, кроме тебя, у меня больше никого нет, — отвечаю я. — Я хочу, чтобы мы держались вместе. Так будет лучше.
— Ах вот как! Значит, теперь и мне есть место среди вас.
— Алекс, ты можешь думать о чем-то, кроме себя? Ну хорошо, прости нас за свое несчастливое детство.
Она смотрит на меня совсем как Джоани, и я начинаю чувствовать себя мерзкой вонючей тварью.
— Мы что же, скажем Скотти, что отправляемся на увеселительную прогулку, в то время как мама в больнице?
— Мы ненадолго, всего на день или два, — отвечаю я. — Скотти уже целый месяц ходит в больницу почти каждый день. Ей нужен отдых. Ей вредно перенапрягаться. Пожалуйста, помоги мне. Придумай что- нибудь, если она начнет расспрашивать. Тебя она слушает. Она сделает все, что ты скажешь.
Я надеюсь, что такая роль заставит Алекс почувствовать себя взрослой и обращаться со Скотти помягче.
— Ну как, согласна?
Алекс пожимает плечами.
— А если возникнут проблемы, — говорю я. — Ты всегда можешь на меня рассчитывать. На то я и отец.
Она смеется. Интересно, есть ли на свете дети, которые без насмешки встречают такие заверения своих родителей, как «Я тебя люблю» или «Ты всегда можешь на меня рассчитывать»? Должен признать, меня самого это слегка коробит. Ну не умею я делать подобные признания.
— А что, если мама умрет за эти два дня?
— Не умрет, — говорю я. — Я скажу ей, куда мы собрались.
На лице у Алекс сомнение. Ей неприятна мысль о том, что мои слова смогут продлить Джоани жизнь.
— Я возьму Сида, — говорит Алекс. — Учти, если он не поедет, я тоже не поеду.
Я собираюсь возразить, но, взглянув ей в глаза, понимаю, что эту битву мне не выиграть. Этот парень зачем-то ей нужен. Да и Скотти он явно нравится. Рядом с ним она гораздо спокойнее. А раз так, то Сид может мне пригодиться.
— О’кей, — решаю я. — Согласен.
Я звоню риелтору, которая говорила с Алекс. Она отвечает, что не знает — а может быть, просто не хочет сказать, — куда уехал Брайан, но потом все-таки говорит, что он в Ханалеи. Я распечатываю список всех отелей в Ханалеи и начинаю методично их обзванивать, но без успеха. Я заказываю два номера в «Принсвилле»; странно, но и там его нет. Значит, он либо остановился в какой-то неизвестной мне гостинице, либо снимает частный дом, либо просто не зарегистрировался. Я не знаю, что делать. Его нужно найти, но как? Впрочем, я уверен, что рано или поздно мы встретимся. Так всегда происходит на островах, особенно в таком крошечном городишке, как Ханалеи.
Я соображаю, что еще нужно успеть перед отъездом. Нужно подготовиться, попросить кого-нибудь внести деньги на депозит. Уговорить дочерей не ставить мне палки в колеса. Посидеть у постели жены, простить жену. Научиться смотреть на нее, не думая при этом о нем.
Нужно поговорить с доктором. Я звоню Сэму в больницу, а когда мне отвечают, что его нет, звоню ему домой.
— Нет, — говорит он. — Отложить не получится.
— Всего на пару дней, — прошу я. — Или хотя бы на день. Мне нужно слетать на Кауаи и кое с кем поговорить.
Он отвечает, что обязан выполнять условия завещания, поскольку диагноз сомнения не вызывает и это подтверждено официальным медицинским заключением. Все должно произойти завтра.
— Впрочем, — говорит он, — можешь ехать. Немного времени у тебя еще есть.
Я пакую дорожные сумки и надеюсь, что в своем прогнозе он не ошибся.
Часть III
Приношение
24
Утро прекрасное.
Я стою перед шкафом Джоани и трогаю ее одежду. Потом закрываю глаза и зарываюсь лицом в ее платья и блузки. Сегодня будет отключен аппарат искусственного дыхания. Из палаты уберут приборы, которые поддерживали в ней жизнь, а мы, ее семья, оставим ее совсем одну. При мысли об этом мне становится тошно, но все-таки уехать нам придется, и, если верить доктору, уехать мы можем. Он считает, что девочкам это пойдет на пользу, поэтому я стараюсь думать только о предстоящей поездке. Может быть, за это время нам удастся вместе создать что-то важное, что заставит нас сплотиться, стать одной семьей, ведь теперь нас осталось трое. Мне хочется, чтобы моя затея удалась.
Я отхожу от шкафа и вижу своих девочек, которые тихо входят в спальню.
— Мы готовы, — говорит Скотти.
— Тогда поехали. — Я выхожу в коридор.
Девочки не трогаются с места.
Они разглядывают мою комнату — нашу общую с Джоани комнату. Они смотрят на кровать, где спала их мама.
Я подхожу к комоду и начинаю выдвигать ящики, делая вид, что что-то ищу, чтобы они постояли здесь подольше. Птицы за окном орут как сумасшедшие. Я смотрю на огромный баньян; несколько птичек отчаянно дерутся за место на ветке. Одну из них все время сгоняют, но она упорно возвращается назад.
Над Коолау сияет солнце. Со стороны Уайманало наползают облака, принося в нашу долину жару.
— Когда ты продашь землю, мы сможем купить имение Дорис Дьюк? — спрашивает Скотти. — А еще я хочу иметь своего слугу-самоанца. Ты мне его наймешь?
— Нет, — отвечаю я.
— А можно мне будет взять мамины бриллианты?
Я оборачиваюсь. Скотти сидит на кровати и изучает содержимое ящиков прикроватной тумбочки Джоани. Она фотографирует их содержимое, и у меня возникает чувство, что эта комната — место, где недавно было совершено преступление.
— Нет, нельзя, — отвечает ей Алекс.
— Почему?
— Потому что ты маленькая эгоистичная гадина, да бриллианты на тебе от ужаса рассыплются в
