прах!
— Алекс!
— А пусть не болтает глупости. Плевать мне, что ей десять лет! Когда мне было десять, я уже знала вкус пива. Ей давно пора повзрослеть. Скотти, перестань без конца фотографировать! Что ты все время снимаешь? Тебе нужна фотка побрякушек на память?
— Да, — отвечает Скотти. — Ну и ладно, когда мама вернется, я у нее спрошу.
Она кладет на тумбочку фотоаппарат и новенький снимок и задвигает ящики. На снимке поблескивает жемчуг, фальшивый и настоящий. Бриллианты — фальшивые и настоящие. Витые ожерелья.
— Нам пора, — говорю я. — У нас очень мало времени. Так что давайте без глупостей.
— Почему мало времени? — спрашивает Скотти.
Я оставляю ее вопрос без ответа, подхватываю сумки и быстрым шагом иду в гараж. Девчонки идут за мной, на ходу продолжая переругиваться.
— Если хочешь знать, у меня на компе есть игра, где я отстреливаю уличных девок, — говорит Скотти, — так что думай, что говоришь.
— Ей-богу, — говорит Алекс, — ты просто ненормальная. Тебе нужно принимать успокоительное.
— Сама принимай, — отвечает Скотти. — Лекарство от прыщей. Вон у тебя на подбородке, целый вулкан. Скоро взорвется, как Мауна-Кеа.
— Мауна-Кеа — спящий вулкан, дура.
— Сама дура.
— Ты даже не знаешь, что такое спящий вулкан, Скотти.
— А ты знаешь?
— Да заткнитесь вы! — ору я, чувствуя, что сейчас ужасно похож на своего тестя.
Я запихиваю сумки в багажник, думая о том, что же в самом деле делать с вещами Джоани, ее драгоценностями, одеждой. Разумеется, Скотти получит эти бриллианты. Но пока ей рано об этом знать.
— Где Сид? — спрашиваю я. — Почему я должен вечно искать этого кретина?
— Не смей его так называть, — говорит Скотти.
Сид выходит к нам через заднюю дверь.
— Ты все запер? — спрашиваю я.
Он идет назад, и я слежу за ним глазами — убедиться, что он защелкнул замок.
— Это мое место! — вопит Скотти, но Алекс, не обращая на нее внимания, открывает переднюю дверцу и садится рядом со мной. Скотти вцепляется в сиденье, и я вмешиваюсь и велю Алекс перебраться на заднее сиденье. Пока она не вышла, я тихо ей говорю:
— Разве я не просил тебя помочь мне со Скотти? Ты ведешь себя как полная дура. Хватит. Возьми себя в руки.
Я сижу за рулем и обвожу взглядом все, что хранится в гараже. Сколько здесь убирать, выносить, выкидывать!
Сид садится сзади. От него так сильно несет табаком и марихуаной, что я невольно сдерживаю дыхание. Скотти усаживается рядом со мной и застегивает ремень. «Поехали», — говорит она, и, хотя я страшно нервничаю и готов в любой момент взорваться, я включаю зажигание. Я еду в эту странную поездку и надеюсь, что все будет хорошо.
25
Очередь к стойке досмотра ручной клади оказывается длиннее, чем я ожидал. Тем не менее люди в очереди стоят спокойно и кажутся довольными, что меня раздражает. Нет ничего хуже, когда ты кипишь от злости, а все вокруг спокойны. Сотрудники службы безопасности проверяют содержимое каждой сумки и чемодана, хотя рейс внутренний.
— По-моему, они так самоутверждаются, показывают всем просто, какие они важные, — ворчит Алекс. — Тоже мне «безопасность».
Слава богу, моя дочь
Четырех парней, стоящих впереди, спрашивают, где у них обувь.
— Нам сказали, что ее нужно будет снять, — говорит один из них. — Так мы пришли без обуви.
— Во дают! — громко произносит Скотти.
Парни оглядываются на нее. У всех на шее висят ожерелья из акульих зубов, у всех плоские и твердые животы. Один держит в руке укулеле[41], на правой ноге у него татуировка, знак какого-то племени. На другом майка с узкими лямками, съехавшая так, что видно почти весь голый бок, черный сосок и густые волосы под мышкой. Я отворачиваюсь от Скотти, делая вид, что она не со мной.
— Обуйтесь, — говорит парням женщина из службы безопасности.
— Зачем? — спрашивает один из них, самый маленький.
Женщина открывает его сумку-холодильник и вытаскивает оттуда рыбину. Рыбина черная, у нее толстые приоткрытые губы и круглый желатиновый глаз. Вид такой, будто она в ужасе. Женщина поднимает ее за хвост, и трое парней гордо взирают на женщину.
— Класс, — говорит Скотти.
Алекс берет ее за рукав, отводит в сторону и что-то ей говорит.
— Неплохая добыча, — замечает Сид, и парни согласно кивают.
К стойке подходит еще один работник службы безопасности и кивает мне, делая знак подойти. У меня багажа немного: бумажник и папка с бумагами. Офицер бегло их просматривает и переходит к девочкам, а я изо всех сил стараюсь выглядеть спокойным.
Скотти ахает и широко раскрытыми, как у рыбины, глазами смотрит на меня:
— Ты ей всыплешь?
Офицер бросает взгляд на меня, секунду колеблется и протягивает мне сигареты.
Я демонстративно передаю их Алекс.
— Она уже взрослая, — говорю я офицеру, но так, чтобы меня слышала Скотти. — Пусть сама решает, что с ними делать.
Скотти с ужасом наблюдает, как сигареты исчезают у Алекс в сумке. Мы идем к выходу. Я чувствую: что-то изменилось. Алекс идет со мной рядом, Скотти молча тащится сзади.
— Это твои сигареты? — спрашивает Скотти у Сида.
— Нет, — отвечает он и хлопает себя по карману. — Мои здесь.
Скотти сердито смотрит на меня, очевидно ожидая, когда же я сделаю Алекс выговор.
— Расслабься, Скотти, — бросает ей Алекс.
В самолете Скотти молчит, Алекс читает журналы с фотографиями худосочных актрис. Скотти что-то пишет в тетради. Мои дочери сидят по обе стороны от меня, как два крыла. Сид сидит по другую сторону прохода. Я бросаю взгляд в его сторону и вижу, что он внимательно изучает ламинированную карточку с инструкцией по безопасности на борту судна. Стюардесса разносит картонные стаканчики с соком гуайявы. Босые парни каким-то чудом тоже попали на борт; я слышу, как один из них тихонько перебирает струны укулеле. Мне не хочется ни о чем думать. Я чувствую, что необходимо разработать план действий, но мозг сверлит лишь одна мысль: «Найди его».
Скотти что-то сосредоточенно записывает.
Алекс с удрученным видом смотрит в окно. Я слегка подталкиваю ее в бок.
— А если врач ошибся? — спрашивает она. — Вдруг ей станет лучше и она проснется?
