Когда они уходят в сторону магазина, я спрашиваю Ральфа:
— И что она там говорила? На собрании?
— Что не принять предложение Холитцера было бы величайшей глупостью. Что у него имеется тщательно продуманный план и что в случае его принятия перед Кауаи откроются блестящие перспективы. И как главный акционер и последний прямой наследник, ты будешь признателен за поддержку, хотя все равно поступишь так, как считаешь нужным. Вот как она сказала. Тут все чуть с ума не сошли. Кто он такой, этот Холитцер? Я что-то не слышал, чтобы он предлагал самый выгодный вариант. Нам-то нужна выгодная сделка, как по-твоему?
— Просто Джоани понравился его план, — говорю я, глядя на Ральфа. Мне очень хочется выжать из него еще какие-нибудь подробности. — Насколько я помню, он предложил сдать часть земли в аренду и таким образом ее законсервировать, а остальную часть разделить между наследниками и продать. Верно?
— Да, чтобы потом, когда истечет срок аренды, все перестроить.
— Точно, — говорю я.
В действиях Джоани нет рационального зерна. Все потенциальные покупатели предлагали в основном то же самое. Все собирались развивать бизнес, отдавать землю под застройку, затем все это продавать. Зачем Джоани тайком от меня ездила на собрание? Пыталась давить на моих кузенов?
— Я хочу поговорить со всеми. Ральф. Тебе это известно, не так ли? Я знаю, что решающий голос принадлежит мне, но я не хочу ни с кем ссориться, понимаешь?
— Я еду в «Принсвилл»! — говорит Ральф.
— Правильно, — отвечаю я.
Ральф — большой ребенок.
— Ага, жди!
Я киваю, не зная, как еще на это реагировать, но тут замечаю наушники и понимаю, что он говорит не со мной, а по мобильнику. Я чувствую себя круглым дураком. Из магазина выходят девочки. В руках у них картонные коробки и пластиковые вилки. Сид тащит несколько шоколадных батончиков и пять пакетов с чипсами. Мы садимся в машину и едем дальше, мимо домов моих предков, ныне превращенных в музеи. Я показываю их дочерям. Они уже видели их раньше, но смотрят с интересом. Ральф притормаживает, когда мы проезжаем мимо старинных усадеб, тропических садов и туристов в повозках, запряженных клайдсдейльскими лошадками.
— Здесь была сахарная плантация, — говорит Скотти.
— Правильно, — подтверждаю я.
Я смотрю на старинный дом. Странно, что наши далекие предки каким-то образом повторили жизнь людей, которых они никогда в жизни не видели и даже не подозревали об их существовании. Неужели и я повторяю жизнь тех, кто еще даже не родился?
— Мне бы хотелось жить в то время, — говорит Скотти.
— Мы из того времени и не вылезали, — отзывается Алекс. — И не вылезем.
Скотти замолкает. Интересно, о чем она сейчас думает? Сид грызет чипсы, распечатав все пять пакетов. За всю поездку он не произнес ни слова. Я жду очередного дурацкого высказывания, но Сид нем как рыба.
Дорога идет вниз, к Ханалеи.
— Смотрите, — говорю я девочкам. — Вон туда.
Внизу, греясь в лучах солнца, раскинулась плантация таро[42]. Наверное, эта долина выглядит так же, как и сто лет назад. Дальше синеет океан, а когда мы спускаемся ниже, к подножию холма, глазам открывается широкий пляж. Смотрите, хочу я сказать дочерям, смотрите на эту землю. Очень скоро она перестанет быть нашей. Зачем Джоани ездила на собрание акционеров? Зачем ей понадобился Холитцер?
Я пытаюсь придумать, о чем бы еще спросить Ральфа. Так ничего и не придумав, оглядываюсь на детей:
— Сид, как ты, все нормально?
— Нормально, — отвечает он. — Спасибо.
26
Девочки и Сид стоят в холле возле мраморных колонн. Я прошу поменять два отдельных номера на один люкс. Мы будем жить все вместе. Девчонки в восторге. Они переглядываются и широко улыбаются. Им невдомек, что я взял роскошный люкс исключительно потому, что им не доверяю. Я еще раз просматриваю список постояльцев, но Брайана Спира среди них нет.
Когда мы идем к лифту, навстречу выходят три девицы; увидев Алекс, они бросаются к нам так поспешно, что едва не сбивают меня с ног.
— Алекс! — во всю глотку орут они.
Моя дочь морщится и орет в ответ:
— Боже! И вы здесь?
— Тебя как сюда занесло? — спрашивает одна из девиц.
На макушке у нее черные очки, на руке болтается дамская сумочка. Девица бросает на меня и Скотти взгляд, в котором можно прочесть: «Надо же, Алекс еще и своих притащила». Тут она замечает Сида:
— О господи, и ты здесь? — и обнимает сначала Сида, потом Алекс.
— А вас-то как сюда занесло? — спрашивает Алекс.
— Весенняя передышка, — отвечает другая девица, на секунду оторвавшись от мобильника, и тут же продолжает говорить в трубку: — Возьми с собой только костюм и несколько вещичек на выход. Никаких формальностей. Выбери что-нибудь прикольное.
Разговаривая, она разглядывает меня.
Я усаживаю Скотти на диванчик.
— Вы, ребята, однозначно должны заглянуть к нам, — говорит блондинка.
Алекс кивает:
— О чем речь!
Никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Обычно она тихая и немного ворчливая. Мне неуютно от этих сюсюканий.
Девицы начинают говорить тише, но потом до меня доносится:
— Да заткнись ты! — говорит блондинка.
— Полный отстой, — отвечает другая девица и смеется.
Я смотрю на Скотти, но та явно ничего не понимает.
— Там, конечно, есть парочка дебилов, но вам все равно стоит туда сходить. Мы уже ходили. И вы сходите, обязательно.
— Рада тебя видеть, лапуля. Мы по тебе скучали. Ты же никуда не ходишь. Завтра созвонимся, идет? Эй, Сидди, у тебя мобильник с собой?
— С собой, — отвечает Сид, — но завтра, наверное, мы поедем проветриться.
— О, какая жалость, — сделав грустную мину, говорит одна из девиц. — Ладно, я все равно позвоню.
Алекс широко улыбается, но я вижу, что все это сплошное притворство. Кажется, она расстроена, и переживает она сейчас не из-за матери, а из-за этих девиц. Наверное, такова участь всех родителей — смотреть, как дети общаются со своими сверстниками и видеть то, чего другие не видят.
Девицы удаляются, небрежно помахав на прощание мне и Скотти.
— Сучки, — говорит Алекс, когда мы направляемся к лифту.
— Дешевые подстилки, — говорит Скотти.
— Это что такое, Скотти?! — возмущаюсь я.
Она пожимает плечами.
