— Кто тебя этому научил? — спрашиваю я.
Она показывает на сестру.
— Меня пригласили на вечеринку только потому, что со мной Сид, — говорит Алекс.
— Мы пойдем на пляж? — спрашивает Скотти.
— Пойдем, — обещаю я. — И будем кататься на яхте.
Я смотрю на Алекс, но ее взгляд устремлен куда-то вперед.
— Ты могла бы пойти с ними, — говорю я. — С твоими приятельницами.
— Они меня не звали.
Я всегда считал, что моя Алекс — заводила в любой компании. У нее для этого все данные.
— Последний раз я виделась с ними у нас дома, — говорит Алекс. — Ты, наверное, сидел у себя в кабинете, в общем отсутствовал. Мама была пьяная. Ей захотелось потанцевать. Я танцевать не хотела, но девчонки от нее тащились. И она поехала с ними. Просто взяла и поехала с ними. Танцевать. А я осталась дома.
Мы останавливаемся на пятом этаже, потом на шестом, седьмом, восьмом, девятом. Оглянувшись, я вижу, что в кабине горят кнопки всех этажей.
— Господи боже, Скотти, нашла развлечение!
— Это не я, это Сид.
— Тебе кажется, что это смешно?
— А что? Смешно. — отвечает Сид и смеется.
— Почему ты ни разу не приструнил маму? — спрашивает меня Алекс.
Мы наконец-то добираемся до своего этажа. Алекс выходит из лифта первой, за ней Скотти, которая громко распевает на весь этаж: «Полный отстой, полный отстой!»
— Я не знал, как ее приструнить, — говорю я.
— Ты просто ничего не замечал.
— Ты же не обо мне говоришь, а о матери. Чем не нравятся твои подруги?
— Нравятся, — отвечает Алекс. — Это я им почему-то не нравлюсь. Никогда обо мне не вспоминают. — Она глубоко задумывается, а когда вновь вскидывает на меня глаза, в них стоят слезы. — Я никогда не могла этого понять, честное слово. Мне всегда с ними плохо. Наверно, я просто не люблю общаться с девчонками.
— Совсем как твоя мама.
Мне хочется спросить у Алекс, что она нашла в Сиде. Он идет впереди, подняв руку, в которой что-то держит, а Скотти подпрыгивает и пытается это что-то достать. Сид вновь ожил. Я не спрашиваю Алекс, что она в нем нашла, — боюсь, что, увидев мою неприязнь, она прилепится к нему еще сильнее. У подростков всегда так. Лучше сделать вид, что Сид нисколько меня не интересует и что мне не хочется утопить его в море при первом удобном случае. Что-то в этом парне не так. Вернее, в нем все не так, только заметил я это лишь сегодня в машине. Он так странно притих, будто воды в рот набрал.
Алекс сидит в кресле на балконе нашего номера. Я отодвигаю стеклянную дверь и перехожу из кондиционированной прохлады на теплый воздух. Алекс курит сигарету; я сажусь в соседнее кресло и наблюдаю за ней с ностальгической грустью — не по курению даже, а по тем временам, когда я еще курил. В восемнадцать лет я и представить себе не мог, что когда-нибудь у меня будут такие проблемы. Насколько все-таки проще быть плохим отцом! Сидеть бы сейчас рядом с дочерью да покуривать, а еще выставить рядом батарею бутылок из холодильника и попивать себе, что понравится, а потом швырять пустые бутылки в бассейн. В молодости, когда я только начинал задумываться о женитьбе, мне казалось, что дети — это все равно что приятели по колледжу, с которыми можно играть и дурачиться.
— Хватит курить, — говорю я.
Алекс делает последнюю затяжку, затем ловко тушит сигарету о подошву сандалии. Раньше это привело бы меня в восхищение. Теперь этот жест меня обнадеживает — мне хочется думать, что у нее все будет хорошо.
— Ты могла бы курить «лайтс»[43], как Сид, — говорю я.
— Могла бы, — соглашается она.
Алекс забрасывает ноги на перила балкона и качается на двух ножках кресла. Сейчас она очень похожа на свою мать. Джоани никогда не могла сидеть на стуле на всех четырех ножках.
— С мамой все в порядке, — докладываю я. — Я звонил в больницу, мне сказали, что она дышит и, вообще, пока держится.
— Хорошо, — кивает Алекс.
— Скотти начала тебя слушаться, — говорю я. — Ты молодец, спасибо тебе.
— Ей еще долго придется вправлять мозги.
— Она же ребенок. Ничего, она со временем выправится. Скотти — славная девочка.
— Меня беспокоит Рина, — говорит Алекс. — Скотти только о ней и говорит. Знаешь, что она мне рассказала? Что один раз Рина позволила какому-то парню потрогать языком ее «дырку». Так и сказала: «Лизнуть мою дырку».
— Господи, что творится с детьми?
— А еще она сказала, что родители Рины обещали, что, когда той исполнится шестнадцать, ей позволят сделать силиконовые груди. Они считают, что к этому времени период созревания заканчивается.
— Рина та еще девица, — говорю я. — Ты заметила, какой у нее вид?
Мне нравится болтать с девчонками и обсуждать, у кого что не так. Я кладу ноги на перила балкона и осторожно откидываюсь в кресле так, чтобы оно встало на две ножки. Наш отель расположен на склоне горы; где-то далеко внизу виднеется водная гладь залива и крошечные человечки; белые барашки волн похожи на звезды в синем небе. Слева тянется бесконечное, уходящее за горизонт побережье Напали. Алекс сердито смотрит на океан, словно тот в чем-то виноват.
— А как насчет тебя, Алекс? С тобой все в порядке? Ты не… употребляешь, правда?
— Я? Употребляю? Господи боже, папа, иногда ты ведешь себя как полный дебил!
Я не отвечаю.
— Нет, — немного помолчав, говорит Алекс. — Я не употребляю.
— Совсем? — спрашиваю я. — От Сида пахнет травкой.
— То Сид, — говорит Алекс, — а то я.
— Значит, ты окончательно порвала с наркотиками? Разве это не трудный и длительный процесс? Не своего рода болезнь и все такое?
Я думаю о том, что мы ни разу не водили Алекс на медицинское обследование, чтобы проверить, действительно ли она перестала принимать наркотики. Она убеждала нас, что справилась с этой проблемой, а мне было легче поверить ей и не вспоминать о том, что она искусная лгунья.
— Никакая это не болезнь, — говорит она. — Нет, болезнь, конечно, только не в моем случае. Я не наркоманка.
— Значит, ты больше не употребляешь?
— Не употребляю. Подумаешь, большое дело! Дети употребляют наркотики, потом бросают. Кроме того, вы же сами отправили меня в интернат, ты что, забыл? Где мне там брать наркотики? Думаю, мама знала, что делает.
Я не знаю, как на все это реагировать. Моя мать в подобной ситуации залилась бы слезами, убежала в свою комнату и там захлебывалась рыданиями. Отец отправил бы меня в далекое плавание или пристрелил на месте. Джоани отправила свою дочь в школу-интернат, что ненамного лучше, а что сделал я? Ничего. Я не настаивал на медицинском обследовании, на лечении, я даже не поднимал этот вопрос на семейных советах. Отослать дочь с глаз долой — не лучший вариант, зато самый простой — для нас, ее родителей. За разгорающимся конфликтом я наблюдал со стороны, не испытывая ни малейших угрызений совести, словно Алекс и Джоани занимались обсуждением наряда для вечеринки.
— Я больше не употребляю наркотики, — повторяет Алекс. — Но по-прежнему считаю, что это было здорово.
— Почему ты вдруг стала так откровенна со мной? — спрашиваю я.
