Такая она, наша мама.
В голову мне приходят еще какие-то примеры, и я смеюсь своим мыслям.
— Чего ты смеешься? — спрашивает Скотти.
— Просто вспомнил о том, что нам с мамой не нравится.
— Например?
— Не нравятся люди, которые говорят: «Как смешно», но при этом не смеются. Если смешно, так смейся. И люди, которые не к месту говорят «делать» и «сделал». как будто в языке нет более подходящих глаголов. Например, я «сделал» обед. Нам не нравятся мужчины, которые ходят в косметические салоны.
Я мог бы продолжать и продолжать. От этих воспоминаний у меня голова идет кругом. Как мы весело жили. Как часто смеялись… Я думал, что женюсь на хорошенькой фотомодели, так же как мои друзья женились на секретаршах, на гувернантках, на азиатках, не умевших толком говорить по-английски. Я думал, что женюсь на женщине веселой и легкой, которая будет растить моих детей и всю жизнь будет рядом. Я рад, что ошибался.
— Эй, насчет мужиков, которые ходят в косметические салоны, я с вами согласен. — подает голос Сид.
— Господи, о чем мы говорим? — восклицает Алекс. — Это же полная хрень!
Пара, идущая впереди, слегка оборачивается в нашу сторону.
— Ну что смотрите? — громко спрашивает их Алекс.
Я ее не одергиваю. И в самом деле, чего они смотрят? Я замедляю шаг. Алекс шлепает Скотти по руке.
— Ой! — взвизгивает та.
— Алекс! Может быть, хватит?
— Дай ей сдачи, папа! — кричит Скотти.
Алекс хватает ее за шею.
— Мне же больно! — говорит Скотти.
— Я знаю, — отвечает Алекс.
Я хватаю их обеих за руки и тяну вниз, на песок. Сид, закрыв рот рукой, давится от смеха.
— За что ты любишь маму? — передразнивая сестру, говорит Алекс. — Слушай, заткнись, а? Папа, перестань с ней сюсюкать!
Я сижу между ними и не произношу ни слова. Сид устраивается рядом с Алекс и говорит ей: «Полегче, тигра». Я смотрю, как на песок набегают волны. Мимо проходит несколько женщин. Они бросают на меня понимающие взгляды, как будто отец в окружении детей — это невероятно умильное зрелище. Как мало надо, чтобы тебя приняли за примерного отца. Я вижу, девочки ждут, что я еще скажу, но что нового я могу сказать? Я орал, увещевал, даже дрался, и что? На них ничего не действует.
— А за что ты любишь маму, Скотти? — спрашиваю я, бросая на Алекс строгий взгляд.
Она на секунду задумывается.
— Много за что. Она не старая и не уродина, как другие мамы.
— А ты, Алекс?
— Слушай, к чему все это? — упрямится она. — Зачем мы вообще сюда притащились?
— Чтобы поплавать с акулами, — отвечаю я. — Скотти захотелось поплавать с акулами.
— Это можно устроить, — кивает Сид. — Я читал рекламу в отеле.
— Мама ничего не боится, — говорит Алекс.
Она ошибается. Кроме того, я думаю, что это скорее констатация факта, а не то, что Алекс любит в матери.
— Пошли обратно, — говорю я.
Я встаю и стряхиваю с себя песок. Я смотрю на наш прилепившийся к скале отель, розовый в лучах закатного солнца. Глядя на лица девочек, слушавших о Джоани, я вдруг остро ощутил одиночество. Они никогда не смогут понять меня так, как понимала она. Они никогда не смогут понять ее так, как понимал я. Я тоскую по ней, хотя остаток жизни она планировала провести без меня. Я смотрю на своих дочерей, которые для меня полнейшая загадка, и на какой-то короткий миг мне делается тошно от мысли, что я не хочу оставаться с ними один. Я рад, что им не пришло в голову спросить, за что я люблю их.
28
Мы возвращаемся в номер ни с чем. Я звоню в больницу, и мне сообщают, что пока все хорошо. Я радуюсь, пока не вспоминаю, что «хорошо» означает всего-навсего, что она дышит. Еще не умерла. Мы заказываем еду в номер и садимся смотреть кинофильм о Второй мировой войне. Чересчур натуралистичный. Горы окровавленных тел.
— Режиссер хочет показать, что такое настоящая война, — объясняет Алекс в ответ на мое ворчание. — Я где-то читала. Это его форма протеста против насилия.
Мы все расположились на огромной кровати. Девочки и я лежим на животе, Сид устроился на противоположной от меня стороне, привалившись спиной к изголовью.
— Интересно, что сейчас делает мамин приятель? — говорит Алекс.
— Наверное, смотрит порно, — отвечает Скотти.
Сид прыскает от смеха. Во взгляде Скотти — невинность и тонкий расчет.
— Зачем ты так сказала? — спрашиваю я. — Думаешь, это смешно?
— Папа Рины смотрит порно.
— А что такое порно, ты знаешь? — спрашивает Алекс.
— Футбольные ролики, — отвечает Скотти.
Я растерянно смотрю на Алекс: должен ли я просветить свою малолетнюю дочь или лучше оставить ее в неведении?
— Порно — это фильм, где красивые тети и некрасивые дяди занимаются сексом, — говорит она.
Я не вижу лица Скотти, потому что она опустила голову.
— Скотти, — окликаю я.
— Я знаю, что такое порно, — говорит она. — Я просто так пошутила.
— Ничего страшного, что ты этого не знаешь, — говорит Сид.
— Нет, знаю! — Она оборачивается ко мне. — Я знаю про такие фильмы, просто я не думала, что они так называются. Рина называет их «киношки для мастурбации». Она их ставит, когда родителей нет дома, а один раз пригласила к себе мальчишек, чтобы посмотреть, заведутся они или нет. Один завелся.
— Твоя Рина — классная деваха, — говорит Сид. — Она все больше мне нравится.
— А ты там была? — спрашиваю я. — У Рины. Ты видела ее фильмы?
— Нет, — отвечает Скотти.
— Скотти, — говорит Алекс, двинув Сида под ребра, — твоя Рина — грязная подстилка, держись от нее подальше. Я тебе это уже говорила. Ты что, хочешь кончить так же, как я?
— Да, — отвечает Скотти.
— Я имела в виду себя прежнюю, когда орала на маму.
— Нет, — отвечает Скотти.
— Так вот, учти, Рина обязательно станет наркоманкой, только вылечиться она уже не сможет. Рина — блядь. Повтори.
— Блядь, — повторяет Скотти. Она спрыгивает с кровати и бегает по комнате, повторяя: — Блядь, блядь, блядь, блядь.
— Ну ты даешь! — удивляется Сид. — Не слишком ли смелые у тебя методы воспитания?
Алекс пожимает плечами:
— Возможно. Поживем — увидим.
— Не понимаю, — говорю я. — И не знаю, что делать. Что с ней творится? И не в первый раз, между прочим.