поприсутствовать, когда оглашали последнюю волю Саймона.
Завещание вскрыли две недели назад, и Джэнел не поехала на церемонию, потому что считала, что ей нечего там делать. Она вовсе не чувствовала себя виноватой, но прекрасно понимала, что подобное объяснение не покажется убедительным тете Беа.
— Это выглядело некрасиво, учитывая то, как Саймон распределил наследство, — продолжала Беатрис. — Но теперь уже ничего не исправишь.
Она многозначительно посмотрела на адвоката.
— Не думаю, что Саймон расстроился бы по этому поводу, — усмехнулся Уолтер. — Что ты помнишь о нем, Джэнел? — Глаза адвоката задиристо сверкнули. Джэнел усомнилась в том, что он оплакивает смерть Саймона Ингрэма так же безутешно, как Беатрис. — Теперь можно сказать об этом честно.
Джэн посмотрела на Дуга и со вздохом закатила глаза, надеясь, что Беа не видит выражения ее лица.
— Честно? — переспросила Джэнел. — Если честно, я не любила его.
Беатрис тут же помрачнела.
— Но я также совсем не знала этого человека, — поспешила добавить Джэн. — Я всего лишь играла с ним один раз в слова. И он жутко жульничал.
Лицо Уолтера расплылось в улыбке.
— Я знаю об этой игре, — сказал он. — Ты побила старика его же оружием.
Джэн стало вдруг немного не по себе.
— Да, — сказала она. — Я помню. Я тоже сжульничала.
Уолтер рассмеялся.
— Саймон не забыл эту игру и тебя, Джэнел, до конца своей жизни.
Боже правый! И что же сделал Саймон Ингрэм? Наложил на нее проклятие? Вполне возможно. Ведь она нашла на пороге собственного дома тетю Беа, а это, если верить отцу, было хуже любого проклятия.
Беатрис рассказала Дугу, как Джэнел придумала слово, чтобы выиграть у Саймона.
— Я понятия не имею, что это было за слово и что оно должно было означать — Саймон всегда придумывал значения для изобретенных им слов. Помню только, что Джэн получила за него чудовищное количество очков.
— Девяносто три, — промямлила Джэн.
Дуга позабавило, что она помнит точную цифру, Джэнел же смущалась с каждой секундой все больше и больше.
— Да уж, — сказала она. — Если бы такое слово было в словаре, его занесли бы в книгу рекордов Гиннеса.
— Придется запомнить, что с тобой опасно садиться играть в слова, — пошутил Дуг. — А этот ваш мистер Ингрэм, судя по всему, был человеком с характером, — сказал он, обернувшись к Беа и Уолтеру.
— Это еще мягко говоря, — кивнула головой Беатрис.
Джэн набралась наконец духу задать тетушке вопрос:
— И что же вы будете делать дальше, тетя Беатрис? Вы ведь заботились о дяде Саймоне все эти годы. Он наверняка оставил вам деньги. Вы можете путешествовать или…
Беа подняла брови.
— А почему ты считаешь, что Саймон оставил свое состояние мне? — холодно произнесла она.
Да уж, визит тетушки оказался еще хуже, чем могла представить себе Джэнел.
— Ну… потому, что вы ухаживали за ним, — пробормотала она.
— Я получала за это жалованье, — сухо сообщила Беатрис.
Уолтер похлопал ее по руке.
— Не надо преуменьшать своих заслуг, моя дорогая, — сказал он. — Саймон ведь не забыл вас в своем завещании.
Джэн молча наблюдала за тем, как потеплели глаза тетушки, когда она перевела взгляд на адвоката.
— Вы правы, Уолтер. Он был очень щедр. И, думаю, вы прекрасно справитесь с размещением этой суммы.
«Ага, тетя Беа, — подумала про себя Джэн. — Так, значит, и тебе не чуждо ничто человеческое».
— Эти деньги помогут мне обеспечить свою старость, — произнесла Беа.
«И еще — получить наконец предложение руки и сердца от старины Уолтера».
— Но мы проделали такой путь, Джэнел, для того, чтобы поговорить о твоем, а не о моем будущем.
Джэнел, сжимавшая полную кружку, вздрогнула от неожиданности и чуть не пролила кофе.
— О моем? — Джэн приготовилась услышать самые ужасные новости. А чего еще можно было ожидать от тетушки Беа?
— Почти все члены семьи уже знают последнюю волю Саймона Ингрэма, — пояснил Уолтер.
— Эти стервятники накинулись на нас, когда тело покойного еще не успело остыть, — с негодованием произнесла Беатрис.
— Мы должны предупредить тебя, Джэнел, что это не слишком им понравилось, — сказал адвокат.
Что именно не понравилось остальным родственникам? То, что она не пришла на оглашение завещания?
— Саймон терпеть их не мог, — продолжал Уолтер. — Но ему нравилось, как все они перед ним пляшут, и он не лишал их иллюзии, что им перепадет по крохе от жирного пирога. И только когда он понял, что дни его сочтены, он написал свое последнее завещание.
— А твой отец, как всегда, не снизошел до того, чтобы прийти на оглашение завещания, — проворчала Беатрис.
— Саймон оставил вашему отцу и Беатрис по одной восьмой своего состояния, — сообщил Уолтер, улыбнувшись Беа.
Что ж, новости оказались не такими уж плохими.
— Мама говорила мне, — сказала Джэнел. — Теперь отец сможет купить новую машину, которая давно ему нравилась.
— И даже не одну, — все это, казалось, забавляло Уолтера. — Общая сумма составляет около четверти миллиона.
— Ого! — удивленно воскликнула Джэнел.
— Да, вашему отцу достался неплохой кусочек, — сказал Уолтер. — Но это ничто по сравнению с тем, что Саймон оставил вам, моя дорогая.
Дядя Саймон оставил что-то ей лично? Джэн была почти уверена, что знает, о чем идет речь.
— Только не говорите мне, — скривившись сказала она, — что он оставил мне эту чертову доску для игры в слова в память о том нашем сражении.
Лицо адвоката расплылось в улыбке:
— Он действительно оставил ее вам, Джэнел. Как напоминание о той самой игре. Но, кроме этого, вам досталась основная часть его состояния. Так что вы теперь очень богатая девушка, моя дорогая.
Прошло около часа, но Джэнел все еще не могла оправиться от пережитого потрясения.
— Я просто не верю во все это, — прошептала она, наверное, в сотый раз с того момента, когда Беатрис Ингрэм и адвокат наконец уехали.
Что касается Дуга, то он ни на секунду не сомневался в услышанном. Уолтер подробно перечислил все, что перешло теперь во владение Джэнел. «Конечно, обиженные члены семьи наверняка устроят скандал, — сказал он, — но оспорить завещание невозможно». Уж кто-кто, а Саймон всегда умел позлить своих родственников. Он много лет заставлял их плясать вокруг себя, намекая на то, что не забудет их в своем завещании. Но единственные члены семьи, которых старик любил по-настоящему, это те, кто решился ему противостоять, отказались быть его марионетками.
