Характер использования диалектизмов и уровень грамотности в рукописи «Тихого Дона» подводят нас к мысли, что молодой Шолохов был гениальным самородком, обладающим абсолютным языковым слухом и феноменальной языковой памятью, не ограненными грамотностью. Шолохов допускал в своем творчестве немало грамматических погрешностей. Но он никогда не мог бы позволить себе тех языковых ляпов, которые то и дело встречаются у Крюкова: «...быстрый взгляд ее карих, блестящих глаз, который она исподлобья кинула на студента, самодовольно и хитро улыбнулся» (30); «Изредка Наталья, быстро взглядывая на него вбок» (40); «Она нахмурилась, отвернулась, сморщила глаза...» (50); «...полицейский Кирей, огромный, красный, смущенный, с вытаращенными глазами, высматривавший довольно смешно и жалко» (92); «Егор видит <...> двух человек с белокурыми, задумчивыми лицами» (125); «молодая женщина <...> то бормочет, то крутит головой и вдоль роняет ее себе в колени с искусством акробата» (135); «...с легким шелестом, теряясь в шелесте пробегавшего мимо ветерка, приблизились шаги» (387) и т. п.
С другой стороны, и Крюков никогда бы не допустил такого количества нарушений грамматики, такого беззаботного отношения к нормативному русскому языку, которое характерно для первых изданий и особенно рукописи «Тихого Дона», для «Донских рассказов» и «Поднятой целины». Это и понятно: Крюков окончил с серебряной медалью Усть-Медведицкую гимназию, Историко-филологический институт в Петербурге и в течение долгих лет был дипломированным преподавателем гимназии.
Выше уже говорилось, что в ИМЛИ им. А. М. Горького РАН хранится значительная часть архива Ф. Д. Крюкова — черновики и переписанные им набело рукописи его рассказов и очерков. Изучение его рукописного наследия, в котором, кстати, нет даже намека хоть на какую-то связь его с «Тихим Доном», свидетельствует: Крюков был абсолютно грамотным человеком, с точки зрения грамотности — отличником в самом точном значении этого слова. Не станут же адепты «антишолоховедения» утверждать, что «переписывая» рукопись Крюкова, Шолохов намеренно «вписывал» в нее слова с теми же ошибками, которые характерны для «Донских рассказов» и «Поднятой целины»!
Ермолаев так характеризует причины своеобразной лингвистической ситуации, в которой оказался молодой Шолохов: «Изобилие стилистических погрешностей в произведениях молодого Шолохова может быть объяснено тем, что формальное образование закончилось у него в тринадцать лет, и тем, что он большую часть времени жил среди людей, говорящих на одном из донских диалектов. Тот литературный русский язык, которому он обучался в школе, имел мало шансов уцелеть в неприкосновенности в повседневном общении с местными жителями. <...> Его чтения классики было, очевидно, недостаточно, чтобы противостоять воздействию местного лингвистического окружения»76.
Критерии молодого Шолохова в отборе диалектизмов для использования в своих произведениях, особенно в авторской речи, Ермолаев считает «слишком либеральными». На его взгляд, «слишком много диалектизмов имеется в ранних изданиях его рассказов, первых трех книг “Тихого Дона” и 1-й книги “Поднятой целины”. Особенно нежелательны те, которые представляют собой искажения грамматических норм. Употреблял ли Шолохов такие диалектизмы намеренно, невозможно утверждать в каждом отдельном случае. Общее впечатление таково, что во многих случаях он, должно быть, не осознавал, что допускает серьезные грамматические ошибки...»77.
Но вот в чем вопрос: в этом «либеральном» отношении молодого Шолохова к диалектизмам, в его полном и абсолютном доверии к глубинной стихии народного языка, в этой «неограненности» его природного дарования и одновременно — абсолютном языковом слухе и феноменальной языковой памяти, — чего больше для литературы: ущерба или приобретения?
Недостаток формальной грамотности очевиден, но и легко восполним с помощью грамотного и чуткого литературного редактора (в чем Шолохову, увы, не везло).
А вот приобретения составляют ценность непреходящую, которую не восполнишь с помощью самого добротного филологического образования, равно как и самого грамотного литературного редактора, что справедливо подчеркивал и Ермолаев: «...наличие диалектизмов делает местный колорит еще богаче. Они являются неотъемлемой частью речи героев романа — казаков, которая отличается своеобразным ароматом»78.
Но дело даже не только в этом.
Диалектное начало, обогащавшее литературный русский язык на всем протяжении его существования, уходит своими корнями в глубины духовной культуры народа и заслуживает самого бережного и уважительного отношения к себе. Оно и сегодня входит в корневую систему нашей национальной культуры и национального языка.
Сегодня мало кто задумывается, к примеру, почему именно русский Север — Вологодская, Архангельская области, Урал, Алтай, Сибирь дали своего рода пассионарный выброс в отечественной литературе: Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, В. Шукшин, А. Яшин, Н. Рубцов — все они пришли в литературу из мест, являющихся своего рода заповедным народным хранилищем русского языка.
Проза и стихи многих из этих авторов, в шолоховской традиции, насыщены диалектизмами, — сошлюсь хотя бы на известный рассказ В. Белова «Колоколёна». Александр Яшин, с болью защищая языковое богатство моей родной Вологодчины, написал стихотворение «Родные слова»:
Родные, знакомые с детства слова
Уходят из обихода:
В полях поляши́ — тетерева,
Лебятина — дичь,
Пересмешки — молва,
Залавок — подобие комода.
Не допускаются в словари
Из сельского лексикона:
Сугрёвушка,
Фыпики — снегири;
Дежень,
Воркуны вне закона.
... ... ... ... ... ... ... ... ...
Нас к этим словам приволила мать,
Милы они с самого детства,
И я ничего не хочу уступать
Из вверенного наследства.
Но как отстоять его,
Не растерять,
И есть ли такое средство?
Забота эта мучила и Шолохова.
Таким же, как и Север, хранилищем русского языка в его южном — казачьем варианте в первой половине XX века был Дон. Из его глубинных заповедных недр мощнейшим протуберанцем возник гений Шолохова, который принес в литературу все богатство и своеобразие народного русского слова — «казачьего языка».
Статистические данные свидетельствуют, что в первых трех книгах «Тихого Дона» (в авторской, прямой и косвенно-прямой речи героев) употребляется, если иметь в виду первые публикации в журнале «Октябрь» (1928—1932 гг.) — 1733 диалектизма.
В «Донских рассказах» их около 468, в двух книгах «Поднятой целины» — 647 диалектных слов.
В рассказах Крюкова — 426 диалектных слов.
Как соотносятся диалектизмы в творчестве Шолохова и в рассказах Крюкова?
Статистика такова.
Из 426 диалектизмов в рассказах Крюкова лишь 198 совпадают с диалектными словами в «Тихом Доне», что составляет 15%.
Из 468 диалектных слов в «Донских рассказах» в «Тихом Доне» присутствует 388, что составляет почти 85%.
Из 647 диалектных слов в «Поднятой целине» 357, то есть почти половина, — общих с «Донскими рассказами» и 348 — общих с «Тихим Доном».
