Английский биограф Гейдриха Чарлз Уайтон решил, что нашел выход из тупика, предложив свою версию. По его словам, Герке в своем исследовании умышленно проигнорировал бабушку Гейдриха по материнской линии, как и ее предков, в чем нет ничего удивительного, так как эта женщина «была или чистой еврейкой, или в крайнем случае имела еврейскую кровь»
Израильский историк Шломо Аронсон опровергает подобную аргументацию. По его мнению, «Уайтон не смог понять сути устроенной Гейдриху проверки. Он не заметил, что вопрос о материнской линии вообще не затрагивался в расследовании, так как не вызывал с нацистской точки зрения никаких сомнений. Проверке подвергалась только отцовская линия предков Гейдриха, „расовая чистота“ которой и была в итоге доказана».
Можно сказать, что Аронсон, автор опубликованной летом 1966 года докторской диссертации на тему «Гейдрих и период становления гестапо и СД», в подобных вопросах разбирался достаточно профессионально. Занявшись составлением генеалогического дерева семейства Гейдрихов, ученый смог выявить всех предков шефа СД по отцовской линии с 1738 года, а по материнской — с 1688 года. При этом ему не удалось обнаружить у них ни капли еврейской крови.
Удивительное упорство, с которым иные историки и поныне держатся за «еврейский след» в родословной шефа СД, отражает скорее всего потребность общества отыскать за маской нордического сверхчеловека некую внутреннюю чудовищность — стремление заглушить в себе собственные еврейские корни путем уничтожения всех попадавшихся ему под руку евреев.
Даже Гиммлер в кругу доверенных лиц высказывался в том плане, что «Гейдрих — человек с внутренней раздвоенностью, характерной для людей смешанной крови». Тот же Буркхардт отмечал, что лицо Гейдриха представлялось ему состоявшим из двух половинок: «Казалось, на тебя смотрят одновременно два различных человека».
Он передает и услышанную им от эсэсовцев историю, будто бы шеф СД, сильно перебрав, вошел, шатаясь, в собственную ярко освещенную ванну и увидел в настенном зеркале свое отражение. Выхватив из кобуры пистолет, он дважды выстрелил с криком: «Наконец-то, ты попался мне, каналья!» Швейцарец прокомментировал эту историю следующим образом: «А ведь он стрелял во второго человека, взглянувшего на него из зеркала с другой половины лица, но избавиться от него не смог».
С какой бы тщательностью ни рассматривали биографы Гейдриха, часто называвшегося даже среди эсэсовцев «белокурой бестией», они в конце концов приходили к выводу, сделанному в свое время Георгом Христофом Лихтенбергом: «Нельзя до конца узнать человека, даже если много с ним общаешься». Гейдрих не был ни Сен-Жюcтом национал-социалистской революции, ни фанатиком расизма, ни классово пристрастным деятелем люциферовского толка.
Некоторые историки сравнивают Гиммлера и Гейдриха с деятелями Французской революции — Максимилианом Робеспьером и Антуаном Сен-Жюстом. Сравнение этих дуэтов пар однако не совсем корректно, так как шеф СД намного превзошел в своих преступлениях французского прототипа Робеспьера и был далек от идеализма доктринера и революционного фанатика Сен-Жюста. В Гиммлере и Гейдрихе скорее сочетались два экстремально выраженных прототипа XX века — идеолог и технолог.
И как бы ни фальсифицировали некоторые исследователи историю, Гиммлер и Гейдрих остаются людьми, отрицательно относившимися к сложившимся традициям и нарушавшими все мыслимые нравственные и человеческие нормы.
Гейдрих всегда стремился к власти. Это сочеталось в нем с подозрительностью, присущей господствующему классу. Но он не испытывал той ненависти к своим жертвам, которая отличала Сен- Жюста. Евреи были для Гейдриха. лишь объектами планово-технических мероприятий, бездушными фигурами в ужасной «очистительной акции», проводившейся руководством государства.
Ненавидеть-то он, конечно, ненавидел, но главным образом своих личных врагов. Со злобной местью преследовал Гейдрих, например, гросс-адмирала Эриха Редера, уволившего его в свое время с флота, отвергая все попытки примирения. Идеологической же неприязни Гейдрих не испытывал. К любому мировоззрению, включая коричневое, он относился с презрением. Спортсмен, занимающийся фехтованием, верховой ездой, лыжами и пятиборьем, он исполнял обязанности инспектора по физической подготовке при рейхсфюрере СС. Как это не странно, но он оказывал помощь даже еврейским спортсменам. Так, он способствовал выезду чемпиона страны по фехтованию Пауля Зоммера в Америку и снабдил польского олимпийца Кантора необходимыми документами и деньгами.
У Гейдриха не было безоговорочной веры в Гитлера, как у Гиммлера, и он мог вполне представить себе Германию без Гитлера, но не без себя самого. Бывшие близкие его сотрудники и сегодня еще придерживаются мнения, что, будь Гейдрих жив, он, вполне вероятно, мог бы оказаться в числе заговорщиков 20 июля 1944 года. На это указывает его высказывание в Бад Кройцнахе в 1941 году, «в котором Гейдрих утверждал, что СС окажется в числе первых среди тех, кто обезвредит Гитлера, если тот станет делать глупости».
До самой своей смерти он оставался не более как техником и утилизатором власти. Ручные гранаты чешских подпольщиков, которыми 27 мая 1942 года был убит управляющий имперского протектора Богемии и Моравии, были предназначены не жестокому феодалу, а продувной бестии — эсэсовскому рационалисту, представлявшему своей политикой «кнута и пряника» столь большую опасность для чехословацкого правительства в изгнании, что оно не нашло никакого другого выхода из создавшегося положения, как ликвидацию Гейдриха.
Постоянная трескучая болтовня Гиммлера раздражала Гейдриха, и он довольно часто излагал свою неприязнь к нему жене Лине, поскольку бредовые расистские фантазии рейхсфюрера будоражили аппарат СС. Подвыпивши, Гейдрих громыхал: «Посмотрите на его лицо, на его нос, типично еврейский, настоящий жидовский паяльник!»
Лина Гейдрих разделяла его мнение, испытывая отвращение ко всей семье Гиммлера. О Магде после воины она отозвалась нелицеприятно: «Она была худущей, хотя и носила трико пятидесятого размера… Эта мелкобуржуазная, не понимавшая юмора и страдавшая агорафобией блондинка буквально командовала своим мужем вплоть до 1936 года».
Сколь сильно было это влияние, Лина почувствовала на себе. По настоянию своей жены Гиммлер потребовал, чтобы шеф СД расстался с необузданной супругой. Но Лина оказалась сильнее жены Гиммлера. Во время вечеринки у Геринга она нанесла ответный удар. Случаю было угодно, чтобы Гиммлер был избран тогда тамадою. Вот что она рассказала потом о случившемся:
«Вечер проходил в траурно-комическом настрое. Я сидела за столом как каменная. И тут Гиммлер задал вопрос: „Вы что-то совсем притихли?“ На это я ответила: „А вас это удивляет?“ Потом мы пошли танцевать. Гиммлер был плохим партнером. Во время танца он произнес: „Ах, фрау Гейдрих, все будет хорошо“. Это было типичным для Гиммлера: теоретически он требовал нашего развода, но, увидев меня, потерял решительность. И к этому вопросу никогда более не возвращался».
Райнхард Гейдрих весь кипел от ярости, осознавая свою зависимость от этого мистика. Уверенный в своем интеллектуальном превосходстве, Гейдрих, по выражению группенфюрера СС Бруно Штреккенбаха, относился к рейхсфюреру СС «как прусский лейтенант к стареющему генералу». К Гиммлеру он всегда обращался чуть ли не раболепствующим тоном, называя его «господин рейхсфюрер», что вообще-то было в эсэсовских кругах не принято. И постоянно восклицал: «Так точно, господин рейхсфюрер… Если господин рейхсфюрер так считает, я немедленно приму необходимые меры и тут же доложу господину рейхсфюреру… Слушаюсь».
С Линой же он был откровенен и неоднократно заявлял: «Гиммлер всегда жонглирует и лавирует, не беря на себя никакой ответственности».
Гиммлер часто непроизвольно вздрагивал при виде входившего с докладом ближайшего своего помощника. Керстен отмечал: «У меня подчас складывалось впечатление, что Гиммлер после такого доклада чувствовал себя изнасилованным… Гейдрих строил свои доклады мастерски, давая сначала краткую характеристику личности или рассматриваемому вопросу, затем приводил аргументы по восходящей их значимости, после чего делал вывод или вносил предложение, от которого Гиммлеру было трудно отвертеться».
Однако у него иногда хватало мужества или упрямства, и он после ухода Гейдриха хватал телефонную трубку, заявляя, что по только что рассмотренному вопросу ему необходимо переговорить с Гитлером. Потом отдавал распоряжение прямо противоположного свойства, ссылаясь якобы на приказ фюрера. А однажды
