нагло потребовал, чтобы его солдатам было предоставлено все, что они пожелают. Полковник подкараулил Мерседес в винном погребе на второй день своего визита с явным намерением овладеть ее телом. Она встретила его тем же оружием, каким не смогла воспользоваться против Лусеро.
Французский наемник был вынужден убраться прочь, но были свидетели тому, как она направила пистолет в грудь Родригеса. Отец Сальвадор наложил на нее жестокую епитимью. Учитывая, что Мерседес была вне себя от гнева и близка к совершению смертного греха – убийства ближнего своего, она приняла наказание, надеясь облегчить этим муки совести.
Но после печального инцидента их отношения стали еще напряженнее, отягченные взаимным непониманием. Отец Сальвадор не хотел понять женщину, вынужденную взять на себя роль мужчины. Это, по его мнению, было вопреки природе и воле Божьей. Но Мерседес не могла уже отказаться от своей новой индивидуальности в угоду ему. Так они зашли в тупик.
По крайней мере, с момента возвращения Лусеро священник перестал обвинять ее в узурпации прав хозяина. Противостояние между падре и ее супругом было настолько яростным, что ее собственные грехи бледнели по сравнению с этой враждой.
Подобная мысль придала Мерседес мужества, когда она постучалась в дверь кабинета, занимаемого священником, и получила разрешение войти.
Отец Сальвадор оторвался от книги и уставился на нее немигающим взглядом.
– Доброе утро, донья Мерседес. Чем могу служить вам? Есть что-то, в чем вы хотели бы исповедаться?
– Нет, святой отец. Я пришла не на исповедь.
– Тогда что привело вас сюда? Вы пропустили мессу, которую я отслужил в покоях доньи Софии час назад. Для нее было бы утешением, если бы вы чаще посещали ее.
Мерседес мысленно состроила гримасу. Разумеется, свекровь вовсе не хотела видеть невестку у себя в покоях, да еще по утрам каждый день. Она едва терпела ее присутствие там на воскресной мессе.
– Я пришла поговорить насчет Розалии.
– Розалии? Это тот ребенок, которого ваш супруг поселил здесь, в доме?
Его бледное лицо налилось кровью… или это только показалось?
– Это его дочь.
– Но не ваша, – не удержался от колкости падре.
– Это ребенок моего мужа, милая, невинная девочка. Я озабочена ее будущим.
– А-а! – издал он протяжное восклицание, подошел к Мерседес, возложил, как бы в знак утешения, костлявую жесткую руку на ее плечо. – Лучше было бы для вас заиметь собственных детей. Со временем милостью Божьей так и будет… если вы обратите молитвы свои к Пресвятой Деве…
Теперь в свою очередь покраснела Мерседес.
– Нет… то есть да, конечно, я хочу иметь детей, но это не имеет отношения к воспитанию Розалии.
– Я понимаю, что супруг ваш несет ответственность за судьбу ребенка, но ему следовало бы поместить девочку в приличную обитель, а не привозить в Гран-Сангре. Выставлять напоказ свидетельство супружеской неверности непристойно. Это болезненно ранит чувства его матери, служит напоминанием о греховных похождениях ее покойного супруга.
– Розалия – лишь маленькая девочка, а не напоминание о чужих грехах, – горячо возразила Мерседес. – Донье Софии она приходится внучкой.
Падре затряс головой. На этот раз не как упрямо отстаивающий свои позиции фанатичный проповедник, а как просто старый человек, озадаченный нелегкой проблемой.
– Да, да… я думал об этом… молил Господа подсказать мне решение. Донья София осознает ответственность семьи Альварадо перед ребенком… но ведь мать девочки… полукровка.
– Разве это что-то меняет? Как бы то ни было, это не отрицает того, что Розалия – дочь Лусеро! – наступала на священника Мерседес.
Он вздохнул:
– Да, конечно. Я старался убедить донью Софию принять это как непреложный факт, но сын ее и супруг многое в свое время сделали для того, чтобы душа доньи Софии ожесточилась, а характер стал непреклонным. Ей трудно примириться с тем, что незаконный ребенок делит с ней кров. Она стара и привержена традициям.
– А вы, падре? Вы тоже не склонны к переменам? – допытывалась она, видя, что он колеблется. – Или вы тоже стары и зачерствели?
«Пусть катится ко всем чертям донья София, старая лицемерка!»
– Да, я старик, – слегка смягчился он, соглашаясь. – Я прожил долгую жизнь в заботах о духовном благополучии двух благороднейших фамилий Мексики – Обрегон и Альварадо. Теперь близится время, когда мне следует обратить свое внимание на молодое поколение. Стараясь по мере сил облегчить душевные страдания доньи Софии, я многое упустил и не стал истинным духовным наставником для вас, коим должен был быть.
– Мне уже не нужен наставник, – сказала Мерседес, удивленная поздним прозрением старика. – Я забочусь о Розалии.
Он выглядел озадаченным:
– Но ведь она, несомненно, приняла Святое крещение в монастыре!
– Да, конечно. Речь идет о том, чтобы вы научили ее читать и писать. Я знаю, что у Лусеро были специальные учителя, но мы не можем пока себе позволить нанять их для Розалии.
Он в раздумье взглянул в окошко на бескрайние пространства, где сейчас находился Лусеро.
– Вы обсуждали это с вашим супругом?
– Нет, но я уверена, что он согласится.
– Не хочу, чтобы меня сочли бессердечным, но он совершил ошибку, оставив девочку в Гран-Сангре. Гасиендадо никогда не примут ее за свою. Если она получит образование и ее воспитают как креолку, что с ней будет, когда она достигнет брачного возраста?
Тревога старика выглядела вполне искренней.
Мерседес ничего не могла противопоставить его логичным прогнозам, так как знала, что он прав. Но ей по-прежнему не давал покоя голосок одинокой девочки: «Я только хочу научиться читать»…
– Пока она будет расти, мы как-нибудь разберемся в ситуации. Лусеро предпочел взять ее в свой дом, попросил называть его «папой». Ей будет позволено со временем пользоваться всеми преимуществами, которые дает человеку принадлежность к семье Альварадо, – вступила в спор со священником Мерседес.
– У нее не будет этих преимуществ, – мягко напомнил он ей.
– Я слышала, что есть закон, разрешающий отцу дать свою фамилию внебрачному ребенку, – с надеждой в голосе настаивала Мерседес.
– В случае, если нет законных наследников мужского пола… но для девочки… это было почти невозможно даже в обычные времена, а время, в котором мы с вами живем, донья Мерседес, не назовешь обычным.
Испугавшись, что разговор затянулся и уводит ее от цели прихода к падре, она прямиком спросила:
– Вы согласны заниматься с ней?
Его плечи поникли.
– Приводите ко мне Розалию утром, как только она позавтракает, и мы начнем. Молю Бога, что она окажется более податливой ученицей, чем ее папаша.
Мерседес праздновала победу.
Все последующие дни Мерседес проводила в полях. Лупе водила Розалию на уроки к отцу Сальвадору. В полдень Мерседес заезжала домой для краткой трапезы, а после забирала Розалию с собой на берег реки, где пеоны воплощали в жизнь, с мотыгами и лопатами в руках, ее грандиозный замысел по орошению посевов в Гран-Сангре. Постоянный товарищ девочки по играм, пес Буффон, начал поглядывать на Мерседес с ревностью.
– Когда вернется мой папа? Он сказал Ангелине, что сегодня, а его до сих пор нет, – волновалась Розалия.
– Когда вакеро уезжают так далеко, никто не знает, когда они вернутся. Запомни, Гран-Сангре занимает
