23
– Вакеро празднуют уход Базена из Мехико. Ты их накажешь? – спросила Лусеро Инносенсия.
Он закинул руки за голову и прикрыл глаза. Они оба нежились в огромной постели в хозяйской спальне гасиенды. Инносенсия восседала, обнаженная, среди смятых простыней и подушек, распустив по плечам и груди угольно-черные волосы. Темные ее соски призывно выглядывали сквозь этот роскошный покров, дарованный ей природой. Любовница чего-то желала добиться от Лусеро, это ясно, но зачем ей понадобилось соваться в политику?
– Какое мне дело? – лениво произнес он.
– Но они же хуаристы! А ты четыре года сражался за императора, – возмутилась она. – Ты дон Лусеро Альварадо, а не какой-то гринго-самозванец, шпионящий в пользу врагов императора.
– Император, удравший из столицы и засевший в Куэретаро, теперь ждет, словно глупый баран, когда Эскобедо схватит его и отведет на бойню, – благодушно пояснил ситуацию Лусеро. – Почему тебя так занимает, что делают чертовы лентяи-пеоны?
– Я говорю не о тех, кто копается в земле, а о твоем ближнем окружении. О старом Хиларио и его дружке Грегорио. Они связаны с бунтовщиками, я в этом уверена.
– Даже если бы я захотел с ними возиться, то, моя лапочка, ничего бы не смог сделать. Здесь, в Гран- Сангре, единственный, кто лоялен к императору, – это моя дражайшая супруга. Если я попытаюсь помешать их диким планам, то разделю судьбу несчастного Максимилиана. До твоего далекого от политики маленького умишка еще не дошло, что мы проиграли войну. Конец близок. Я уверен, что в ближайшие месяцы проклятый коротышка-индеец въедет в столицу. А затем пеоны натянут поводья и повернут правительственную колымагу туда, куда им нужно. И приберут все к своим загребущим рукам. – Лусеро поморщился от досады и отвращения.
Глаза Инносенсии расширились от изумления. Потом она презрительно поджала губы:
– Ты боишься собственных слуг?
Он рассердился:
– Не распускай язык, Сенси! Плевал я на слуг. А ты не суйся не в свои дела…
– Я хочу, чтобы Хиларио и Грегорио высекли кнутом! – выкрикнула она. – Я подслушала их разговор… насчет тебя, меня и… патроны.
– Могу вообразить, как они отзывались о том, что ты изгнала законную жену из моей постели и заняла ее место, – насмешливо процедил Лусеро.
– Они называли меня дешевой шлюхой! И про тебя говорили оскорбительные вещи. И о том, как было хорошо в Гран-Сангре, когда поместьем управлял пришлый гринго.
Он издал смешок:
– Но ты ведь счастлива, что его здесь больше нет? Мой братец проявил себя гораздо бо?льшим хозяином, чем я. Представить не могу! Ник – патриот, борец за свободу Мексики. О Боже! Какая чушь!
– Я рада, что он смылся, а вернулся ты. Он сходил с ума по твоей тощей ведьме и предпочел ее мне.
Лусеро провел пальцами по аппетитным частям ее тела:
– Сейчас она не так уж тоща.
В его воображении возникла соблазнительная фигура Мерседес, пламя в ее глазах. Как он хотел овладеть ею, но она проявила характер, дала ему окончательную отставку. Никакие уловки, западни и хитрости не помогли. Она не дала ему возможности воспользоваться законным правом мужа. Она всегда была при оружии, все последние недели, а слуги были ей преданы. Лусеро не сомневался, что если не Мерседес застрелит его, то это сделает за нее кто-то из них.
Какой очаровательной стервой она стала! Впрочем, Лусе не очень сожалел о потере. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на переживания. Сенси его вполне устраивала. Все же мысль о том, что ребенок Ника шевелится в животе его супруги, неожиданно для Лусеро свербила его, как заноза. Об этом не хотелось думать, но почему-то все время думалось. Его лоб пересекла морщинка. Он угрюмо нахмурился:
– Все-таки интересно, как она теперь повела бы себя в постели?
Инносенсия игриво хлопнула его по руке:
– Ты бы не получил удовольствия, уверяю тебя. Забудь о ней, просто не замечай ее… как не замечаешь слуг.
– Всех слуг, кроме тебя, моя дорогуша, – соизволил сделать ей комплимент Лусеро. – Скажи, а ты знала, что он – не я, до того как подслушала его разговор с гринго в конюшне?
Он пронизал ее взглядом, и Инносенсия немного смутилась.
– Конечно, я догадывалась, – солгала она. – Но остальные… или они совсем слепые, или им было все равно.
– Люди видят то, что ожидают увидеть, – философски рассудил Лусе.
Он говорил с напускным безразличием, но на самом деле его поразили перемены, произошедшие в Гран-Сангре с тех пор, как там воцарился Ник. Конечно, люди – странные и равнодушные создания. Они приняли его брата, теперь приняли его и безропотно подчинялись, хоть и желали втайне – а Лусеро не сомневался в этом, – чтобы истинный хозяин провалился к чертям в пекло, а вернулся тот, который был трудолюбив и добр к ним.
– Ты пыталась соблазнить его и опозорилась? – вдруг осенила его догадка.
Сенси не посмела поднять на него взгляд. Он играл с ней в жестокие игры, как и прежде, но сейчас – она это чувствовала – дошел до крайней черты, за которой была тьма, неизвестность… Лусеро стал опасен. Временами она боялась, что от него можно было ждать любой выходки, любых неприятных сюрпризов. И все же он был ее любовником из знатных благородных креолов, ее единственной надеждой на то, чтобы избавиться от нескончаемой кухонной каторги.
Лусеро откинул простыню с ее бедер, заключил в объятия, прижал к своей сильной груди.
– Лучше займемся тем, что нам дарит день сегодняшний, чем ворошить прошлое или размышлять о будущем. Согласна, Сенси?
Она молча кивнула. Лусеро опрокинул ее, навалился всей тяжестью.
Скоро, очень скоро он уже будет далеко отсюда. Сейчас французские войска оставили столицу без защиты. Ему остается ждать, когда Маркес пошлет за ним. Они встретятся в Мехико и уедут отсюда с миллионами песо в серебряных слитках. Конечно, Сенси не была уготована роль в этих планах.
Донья София полусидела на кровати, опираясь на гору подушек. Свечи перед маленьким алтарем, придвинутым к постели, распространяли приторный чадящий аромат, который затруднял и без того тяжелое, хриплое дыхание старой женщины. Замкнутое пространство, душное и сумрачное, напоминало внутренность склепа. Жизнь чудом еще теплилась в старухе. Она не могла даже пошевелиться без посторонней помощи. Девушки-служанки находились возле больной постоянно, а падре Сальвадор навещал ее каждые два часа и молился вместе с нею.
Хотя тело отказалось служить этой властной женщине, ее ум не утерял остроты. Она слышала лучше, чем видела. Притворяясь дремлющей, донья София многое узнала из разговоров сплетничающих слуг, которые беспрестанно входили и выходили, желая узнать, жива ли еще старая хозяйка.
Подслушанный ею испуганный шепоток донес до доньи Софии весть, что приблудный ублюдок дона Ансельмо наконец возвратился из таинственной и затянувшейся своей поездки, но между ним и Мерседес пробежала черная кошка. А потом слуги заговорили о том, что хозяин уже не делит супружеское ложе с женою, а уложил туда наглую потаскушку Инносенсию. Эта новость донью Софию сильно озадачила.
Горничные всегда любили обсуждать постельные проблемы господ. О чем еще болтать простонародью? Однако факт, о котором упоминали глупые служанки, не вписывался в общую картину домашней жизни, запечатлевшуюся в ее мозгу. Она была так уверена, что самозванец без ума от жены Лусеро. Вероятно, когда стан Мерседес раздался вширь, он показал свою истинную эгоистичную натуру, свойственную всем мужчинам рода Альварадо. Все же она злилась, потому что чего-то не понимала.
Мерседес, исполняя христианский долг, посещала больную ежедневно. Как всегда, свидания были тягостны для обеих. Отношения двух женщин – старой и молодой – так и не наладились после гадкой сцены из-за Розалии, но старухе нравилось разглядывать невестку в упор, ввергая ее в тоску. Ублюдок, зачатый
