Клинт принес дрова и сложил их возле камина. Нужно было поджарить оленину. Вязанка, которая казалась такой большой, наполовину уменьшилась. Сушняк горел слишком быстро, но это было лучше, чем ничего. Он решил срубить несколько сухих деревьев и принести их в гараж.
Клинт отрезал кусок оленины, нашел шампур в наборе для барбекю и установил его над поленьями.
— Какую вы хотите приправу?
Ева долго изучала банки со специями и, наконец, выбрала фенхель и чесночный порошок. Почти сразу же после того как они посыпали ими мясо, воздух наполнился благоуханием. Запах все больше возбуждал аппетит.
— Скажите мне, если огонь начнет затухать.
Еве было не по себе. Она находилась в состоянии войны с самой собой. Хотела, чтобы Клинт Келли приблизился к ней и в то же время остался на расстоянии. Она чувствовала себя виноватой перед Тревором: когда он приедет, чтобы повезти ее танцевать, дома никого не окажется.
Чтобы не думать о Келли, Ева отправилась на поиски какой-нибудь книги и очень обрадовалась, отыскав сборник рассказов О'Генри. Она села с книгой у камина и погрузилась в чтение.
В течение нескольких часов Клинт то входил, то выходил. Он поддерживал огонь в камине и переворачивал шампур, а затем шел колоть дрова. Ева чувствовала, что с каждой минутой они становятся все ближе. Как ни странно, ей не было неловко за то, что она ничего не делает, а он работает. Он был мужчина, она — женщина, это казалось естественным.
Она оставила «Дары волхвов» напоследок. Это была рождественская сказка, любовная история, столь трогательная, что вызывала слезы. Но когда Ева дошла до рассказа, то оказалась не в состоянии читать: она была слишком сентиментальной, слишком чувствительной.
Клинт перевернул оленину, покрывшуюся аппетитной коричневой корочкой. Он сразу заметил грусть в глазах Евы и решил поднять ей настроение. Он положил жариться несколько яблок, затем отправился на кухню и повернул выключатель на генератор. В гостиной вспыхнул свет. Клинт притащил к камину разделочную доску и стал резать мясо. Ева принесла тарелки, приборы и салфетки, налила в бокалы воды. Они сели у огня ужинать. Клинт поднял свой бокал со словами:
— Счастливого Рождества, Ева.
Они чокнулись.
— Счастливого Рождества, Клинт.
Ели молча, наслаждаясь олениной. Когда они почти закончили, Клинт решил ее развлечь.
— У нас с вами должно быть что-нибудь общее, давайте выясним что. Как насчет кемпинга?
Он нарочно предложил то, что, как он уже выяснил, ей не нравилось. Она сделала гримасу.
— Шопинг?
Он пожал плечами.
— Кости?
Она покачала головой:
— Шахматы.
— Читаете комиксы?
— Стихи, — парировала она.
— Фил Коллинз? — продолжил он.
— Барбара Стрейзанд, — возразила она.
Клинт хмыкнул и включил радио. По каналам передавали либо рождественские песни, либо сводку погоды. Описывалось, сколько дюймов снега выпало и сколько еще ожидается, предупреждали водителей не ездить по дорогам и сообщали об отмене авиарейсов. Извещали о перебоях с электроэнергией, о поваленных телеграфных столбах и перегруженных телефонных линиях. Просили всех набраться терпения; объявляли, что снегоочистительные машины будут работать всю ночь. В одной из программ Нат Кинг Коул пел: «Незабываемая, вот ты какая…» Клинт выключил радио. Он и Ева взглянули друг на друга. Оба знали, что находятся сейчас именно там, где бы хотели быть.
— Любите пирог с кокосовым кремом? — продолжал он игру.
Она покачала головой:
— С лимонным.
— Бейсбол?
Ева поднялась:
— Да!
— »Детройтские тигры»! — вскричал Клинт.
— Да! Да! — Лицо Евы просветлело. — Это любимая команда моего отца. У меня это в крови.
— Сесиль Филдер!
— Мики Тетлтон!
Клинт взял ее за руки:
— Сто семьдесят пять тысяч.
— Разбойник, ты же знаешь, что мне нужно двести тысяч.
— Я знаю, что тебе нужно, — сказал он сипло, притянул ее к себе и приник к ее губам.
От его поцелуя у нее подкосились ноги. Это не был легкий, пробный поцелуй, он целовал так же, как делал все, — просто брал ответственность на себя. Его губы были требовательными и властными. Он целовал так, как должен мужчина целовать женщину.
Клинт не пытался раздвинуть ее губы своим языком. Он не спешил. Даже поцелуй имеет прелюдию. Ее губы были мягкими и податливыми и без слов сказали ему, что ей это нравится.
Было ясно, что он любил целоваться; возможно, потому, что делал это так хорошо. Он взял ее лицо в ладони. Клинт проделал это так осторожно, словно держал что-то хрупкое и бесценное. Его руки были такими же ласковыми, как и губы. Они были умелыми и нежными. Кончиками пальцев он исследовал ее лицо.
— Ты красивая, — бормотал он, разглядывая ее ресницы с золотыми кончиками, темный пушок на бровях, щеки с розово-коричневым оттенком — каждую черточку прекрасного лица.
У нее вырвался вздох. Как хорошо ей было с ним, какую необычайную радость она испытывала! Своим взглядом, прикосновением он говорил, что восхищается ею. Он целовал ее веки и уголки рта. А потом он втянул в себя ее губы, и она открылась ему, как цветок раскрывается навстречу солнцу.
Когда кончиком языка он обвел контур ее губ, мурашки побежали у нее по спине, перехватило дыхание. Его пальцы скользнули в ее волосы. Их языки соприкоснулись. Это было только начало, но она тихо застонала от желания, которое, он в ней пробуждал.
Ева обняла его. Она прильнула к нему, наслаждаясь его силой, его твердостью. Ей хотелось большего. Это был ее первый опыт откровенной страсти. Она была уже опьянена любовью. А ведь Клинт только поцеловал ее.
Его губы ласкали ее шею.
— Эви, — пробормотал он.
Как ей понравилось это имя! Она больше никогда не захочет, чтобы ее называли Евой. Как упоительно было ощущать себя женщиной! Он учил ее нюансам обладания и подчинения, тому наслаждению, которое преображает женщину, целиком отдающую себя мужчине. Она покорно встала. Его сильные руки сняли с нее рубашку и красные рейтузы. Ей не терпелось, чтобы он снял собственную одежду, но она не помогала ему, она ждала, зная, что вознаградит себя за ожидание.
Они стояли и разглядывали друг друга. У Клинта были широкие плечи, узкие бедра, ноги длинные и сильные. Темный островок на груди спускался к плоскому животу и внизу расцветал пышным кустом.
Глаза Клинта освещали ее словно пламенем.
— Ты знаешь, как ты красива?
Он взял ее руку и провел кончиками ее пальцев от виска к губам.
— У тебя зеленые глаза, как у ирландки, а губы пахнут медом. — Он медленно водил ее рукой вдоль шеи, к горлу, затем вниз, к груди. — Волосы твои цвета лунного света. — Его голос, такой низкий, такой глубокий и хрипловатый, одурманивал ее. Он надавил подушечкой ее пальца на сосок. — Кожа твоя как шелк. — Потом дотронулся до пупка. — Он словно вход в пещеру.
У Евы перехватило дыхание. Он ведь не заставит ее дотрагиваться до… Но он заставил. Ее
