Порой бывает даже трудно отличить мусульманский брак от рабского состояния, а калым — от платы за рабыню.
Кроме того, Кавказ, Казахстан — периферия мусульманского мира, даже ислам знают нетвердо. Это мир племен, знающих только свой племенной закон, свою первобытную традицию.
Народы Северного Кавказа традиционно считали нормой угон друг у друга скота, а кражу девушек — веселым молодечеством и полезнейшим видом спорта, без которого мальчик попросту не вырастет мужчиной. Торговлю рабами они считали выгодным и вполне почтенным занятием.
Есть такая картина французского художника Рамберга — «Товар черкесов». На этой картине, написанной во второй половине XVIII века, черкесы предлагают богатым арабам свой товар — краденых девушек. Я понимаю, конечно, что нельзя мешать людям вести традиционный образ жизни и налаживать привычные формы хозяйства. Но такие уж плохие, склонные к фашизму люди, жившие тогда в Европе, патриархальную, уютную привычку кавказских горцев красть людей и продавать их в странах мусульманского мира сурово осуждали.
Работорговля в странах ислама никогда не преследовала целей похищать именно русских. Но и для Турции, и для стран Средней Азии именно Россия стала полем охоты на рабов. Русских было численно больше; старинный народ земледельцев обещал более высокие качества захваченных рабов — верность, трудолюбие, хорошие душевные качества. Работорговцы накидывали аркан на шею украинцам, полякам, армянам, грузинам с той же легкостью и с тем же удовольствием, что и русским. И готовы были ловить и… ну, скажем, казанских татар или ногайцев. После взятия Скобелевым Хивы среди русских рабов оказались люди с именами Фарид и Юсуф, пойманные детьми где–то на Волге.
Масштаб явления? «От 500 до 600 русских томятся в рабстве: они были проданы киргизами или туркменами, захватывающими потерпевших кораблекрушение рыбаков на восточном берегу Каспийского моря, или хивинцами» [45, с. 145].
Тот же офицер русской службы, Егор Казимирович Мейендорф, пишет, что «участь рабов в Бухаре внушает ужас. Почти все русские жаловались на то, что они очень плохо питаются и измучены побоями. Я видел одного раба, которому его хозяин отрезал уши, проткнул руки гвоздями, облил их кипящим маслом и вырезал кожу на спине, чтобы заставить его признаться, каким путем бежал его товарищ.
…Большая часть русских невольников… содержалась в заключении
и работала с кандалами на ногах в продолжении нескольких
недель нашего пребывания в этом городе. Лишь один из них
сумел присоединиться к нам верстах в ста от Бухары после
18–дневного скитания по пустыне. В течение этого времени он
поддерживал себя только водой и мукой….Я не могу описать бурного
восторга десятка русских невольников, которых мы выкупили
в Бухаре и во время пути» [45, с. 145–146].
И далее Егор Казимирович рекомендует русскому правительству «задержать по всей империи хивинцев и бухарцев с их товарами», чтобы «вернуть на родину, в круг родных, к своей вере тысячи людей, исторгнутых из пределов России».
Именно эта рекомендация принята русским правительством не была, но, конечно же, после завоевания Кокандского ханства русские (а также грузинские, армянские и греческие рабы) поехали к себе домой. Я даже вынужден возложить на русскую армию и правительство Российской империи еще более тяжкий грех: она окончательно искоренила местные обычаи и национальное своеобразие! Российское правительство вообще запретило работорговлю и объявило ее вне закона. Какое неуважение к исламу!
Садриддин Ай ни в знаменитом романе «Рабы» очень неплохо описал, как шайки людокрадов ловили крестьян и горожан прямо в загородных садах, заковывали в цепи и увозили в другие области Средней Азии или в Персию [46, с. 12–17].
Русская армия перекрывала пути работорговцев, останавливала их караваны. Рабов отпускали на свободу, работорговцев, случалось, и вешали. Интересно, готовы ли вступиться за них, бедняжек, современные борцы с колониализмом и с пережитками колониализма в психологии?
Одной только проблемы русских рабов уже достаточно, чтобы морально оправдать почти любую по жестокости агрессию. И уж, конечно, у участников силовых акций и завоеваний появляется сильный нравственный стимул к участию, большое моральное оправдание почти всему совершенному.
А уничтожение работорговли позволяло чувствовать себя носителем цивилизации в дикой стране. Такое самоощущение очень легко осудить… Но стоит ли? Оснований для него было немало, а что до права вторгаться в жизнь других народов, до права нарушать сложившиеся традиции… Знаете, у рабов могло быть совершенно особое мнение по сему поводу. И не только у русских, но и у таджикских рабов.
НАВЕДЕНИЕ ПОРЯДКА
До сих пор речь шла о защите ростков христианской цивилизации в борьбе с варварством и дикостью мусульманского мира.
Но точно так же, как империя защищает единоверных христиан, и с тем же пафосом «безумного» колонизатора, Российская империя мешает мусульманам, подданным империи, нападать и на христиан, и друг на друга. Империя не может мириться с тем, что ее подданных обижают, — отсюда защита подданных против внешнего врага. Стоит какой–либо стране войти в состав Российской империи, как ее жители оказываются под покровительством Российского правительства и русской армии.
Но точно так же империя не может мириться и с тем, что ее подданные ведут войну друг с другом или грабят других. Империя, претендующая на роль христианской империи, на роль европейской империи, распространяющейся на восток, не может позволить своим подданным практиковать жестокие, изуверские, отсталые обычаи.
В общении с автором этих строк один чеченский юноша совершенно серьезно заявил, что красть скот — это романтика и благородный спорт, что без этого занятия не вырастишь настоящего воина. На мой вопрос, почему же «настоящие воины» проиграли войну «ненастоящим» (конокрадство в русских деревнях считалось самым страшным преступлением), юноша затруднился с ответом, но продолжал толковать о «романтике».
Разумеется, цивилизованное государство не может относиться к любой «романтике» этого рода иначе, чем к нарушениям Уголовного кодекса. Соответственно, кража скота чеченскими юношами у аварцев или похищение лезгинами чеченских девушек начинается рассматриваться как вульгарное воровство и преступление против личности, попытка изнасилования и прочие скучные реалии, представления о которых родились совсем ~ других широтах. И чуждые романтики колониальные власти, и грубые, скучные полицейские пресекают это чудное занятие, столь необходимое для подготовки нового поколения Хаджи– Муратов и Казбичей.
Так же прозаически, в самых мрачных традициях полицейского сыска, пресекается другой красивый (наверное, и полезный?) народный обычай — кровная месть.
Российская империя не может позволить своим подданным убивать, грабить и насиловать друг друга, даже если им самим этого хочется, и пусть далеко не сразу, но какой–то элементарный порядок водворяется во всех новых областях империи. Водворяется силой? Да, силой! Мусульманский мир до последней капли крови борется за свою независимость… в том числе за право торговать рабами, держать по Четыре жены, лить кипящее масло на неисправного раба и резать кровного врага, вплоть до месячного младенца.
Только после отчаянной конной атаки кокандцев на русские части (в 1860 году), расстрелянный из скорострельных винтовок мусульманский мир понимает раз и навсегда: воровать русских ему уже больше не придется. Только после введения патрульной службы на караванных дорогах мусульманские работорговцы убеждаются: торговать друг другом тоже нельзя. Чтобы понять это окончательно, им приходится вдохнуть запах висящих на карагачах работорговцев — тех, что еще не поняли намеков.
ПРОБЛЕМА НАБЕГОВОЙ СИСТЕМЫ
В 1804 году русские войска впервые ответили набегом на чеченский набег. Не ответить на набеги горцев российская армия не могла, потому что никогда и ни одно государство не могло и не может
