допустить, чтобы его подданных грабили и превращали в рабов. А Грузия была для адыгейцев, лезгин и чечен полем охоты на рабов и местом грабежей. С появлением русского крестьянства у них возникло еще одно такое поле…
Началась Кавказская война, одна из самых кровопролитных, долгих и тяжелых войн, какие только вела Россия за всю свою многострадальную истор, ию. За время этой войны погибнет 70 тысяч русских солдат, примерно столько же грузинских ополченцев и несколько сот тысяч горцев разных племен. Будут растрачены колоссальные материальные ресурсы, затрачены невообразимые усилия обеих сторон.
По мнению современников, «кавказская война выросла из набеговой системы» [47, с. 16]. Завоевать земли горцев Россия не могла, прочно победить их тоже не могла. Реально русская армия могла только стараться перехватывать во время набега «злого чечена, ползущего на берег» или отвечать набегом на набег, уничтожая жилища и посевы горцев, обрекая их на голод. Вовсе не отвага русских солдат, не военные победы как таковые — именно голод, сознательно организованный русской армией и русским правительством, стал силой, которая в конце концов «примучила» горцев.
Серебряков считает, что «крайность, до которой горцы доведены теперь голодом», необходимо использовать «для ускорения покорности, тщетно до сего времени достигаемой одними мерами кротости и великодушия. Которого ценить они по дикости своей не могут».
Лазарь Маркович, «чтобы довести натухайцев до крайности», прямо советует: «После неурожая 1839 года в горах повсеместный недостаток; что если мы наступающим летом истребим их жатвы, то следующею зимою они будут жертвами голода» [47, с. 250].
В документах встречаются свидетельства настолько ужасные, что в них просто трудно поверить: о вымирании целых семей, лишенных топлива и еды; о продаже бедными горцами собственных детей богачам, причем оплата производилась мукой или крупой.
Этот ужас длился десятилетиями, а ведь нет сомнения, что стоило горцам отказаться от набегов — и он бы тут же прекратился. Но вспомним «Хаджи–Мурата», где старики все же выбирают посылать к Шамилю, а не идти под власть русских. По–видимому, набег был не только способом решить чисто материальные проблемы. Это был образ жизни, философия, самосознание.
При этом русские готовы были воспринимать горцев так же, как любых других новых подданных, но с одним условием немедленное прекращение набегов, наведение порядка в русском понимании этого слова, то есть прекращение частной войны. Беда в том, что горское общество могло выполнить почти любое другое условие, но не это …
Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему «дитятей бедности», но одновременно (и тоже справедливо) считали набеги проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время русские офицеры и государственные деятели искренне считали, что надо только устроить жизнь горцев, сделать ее обеспеченной от лишений, стабильной, как набеги окончатся сами собой.
В какой–то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Ведь рост населения происходит даже в бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким–то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность — второй вопрос.
Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах — уже русские. Земли у горцев стало даже меньше, потому что они уходили из зон русского расселения, втянулись в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.
Можно было бы завоевать уже населенные земли, чтобы эксплуатировать своих данников или подданных. Этому тоже препятствовали русские.
Еще, конечно, горцы могли сделать так, чтобы населения стало поменьше… Вот эту задачу набеги не в полной мере, но решали. Даже при русских.
Трудно сказать, когда сформировалась набеговая система, по крайней мере, не позднее XVI–XVII веков. До русских, еще в конце XVIII века, она была способом жить за счет других, более богатых обществ. А поскольку в набегах всегда погибала какая–то часть молодых мужчин, набеговая система помогала и регулировать численность населения; все–таки население росло не так быстро, а в какие–то периоды могло и сокращаться, и тогда хватало даже оставшихся продуктов …
Но быстро выяснилось: дело вовсе не только в экономике, и не только в культурной отсталости горцев. Набеговая система возникала веками как реакция на проблемы горского общества. Но сложившись, набеговая система сформировала совершенно определенный тип общества и определенный человеческий типаж.
Необходимость участвовать в вечной войне всех против всех отсеивала в жизнь людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, очень равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей. На протяжении веков и поколений самым выигрышным способом вести себя была готовность к военным действиям, к бою в любой решительно момент. Самому лично — против истинного или надуманного обидчика, силами своей семьи — против других семей, в составе отряда своего рода или племени — против других родов и племен.
Для европейца, вообще для человека старой земледельческой культуры, тот, кто отвечает ударом кинжала или выстрелом на сказанное невпопад слово, — в лучшем случае инфантильный, антиобщественный тип. Тот, кто мстит убийствами за обиду трехсотлетней давности или похищает коня и понравившееся ему оружие просто потому, что «не может удержаться», должен рассматриваться, как смертельно опасный безумец. Но для горцев многие поколения проявление агрессивности, неуживчивости, неустойчивого настроения, непредсказуемого поведения, готовности драться с кем угодно при любом перевесе сил, рисковать жизнью даже из–за пустякового каприза были так же важны, как для земледельца из теплой долины — трудолюбие, аккуратность, доброжелательность к другим людям, любовь к животным и растениям.
Не проявляя этих качеств, горский подросток вызывал у окружающих сомнения в том, что он правильно развивается, а юноша — в своей приспособленности к жизни. Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и про верки нового поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и с точки зрения соплеменников из «совсем большого мальчика» превращался в члена сообщества взрослых мужчин, потенциального жениха и хозяина в доме.
Набег был проверкой личных качеств и совсем взрослых горцев, подтверждением их общественного статуса. Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, нападать на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать людей было ценнейшими качествами хозяина — ничуть не меньшими, чем в обществе земледельцев было умение быть сельским хозяином, а в современном обществе — умение выполнять квалифицированную работу.
Отказавшись участвовать в набеге, юноша не только рисковал получить обвинение в трусости, в отсутствии мужских качеств. Такое обвинение было бы предъявлено ему незамедлительно, а если бы он не смыл обвинение кровью, оскорбление превратилось бы в диагноз. Но и взрослый мужчина, перестав ходить в набег вместе с другими, не только рисковал не свести концы с концами в хозяйстве, он буквально выпадал из системы общественных отношений. Родовичи и соплеменники не знали бы, как к нему относиться, каков теперь его общественный статус и что должен и может делать такой человек.
Так набег оказывался важнейшим не только с экономической и социальной, но и с морально– нравственной точки зрения. Набег был краеугольным камнем для любых морально–этических оценок. Как у русских — земледельческие работы.
ДУРАКИ И СУМАСШЕДШИЕ
Русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не набегать! Ведь преимущества мирной жизни очевидны; наверное, горцы просто еще об этом не знают… Поверьте, в моих словах нет ни малейшего покушения на иронию. И Николай I, и его царедворцы, и вообще очень многие
