которые намеревался когда-нибудь прочесть, о делах, до которых руки так и не дошли. В другой раз… Но другого раза не будет. Если я уцелею, я стану старше, стану иным.
– Как-нибудь нам надо снова прийти на наш луг, – сказал я.
– Обязательно. Здесь так чудесно, правда?
– В следующий раз захвачу пива. – Но я понимал, что мы вряд ли вновь придем сюда, а если и придем, то совсем иными людьми – уже не такими чужими друг другу, – и будем искать какой-то сокровенный смысл в каждом случайном слове и в каждом случайном прикосновении.
Мы пообедали в «Гербе университета», где нам подали унылый английский обед: и хлеб, и сами блюда, из чего бы они ни состояли, казалось, были приготовлены кем-то в виде наказания. Мы расспрашивали друг друга довольно вызывающим тоном, как бы говоря: «Чего ты, собственно, хочешь?» Чужие друг другу, мы по-разному мыслили и, вероятно, преследовали в жизни совершенно противоположные цели, хотя пока не говорили о них. Однако я знал, чего хотел: уже давно меня подмывало спросить у Дэфни, почему она предпочла меня Мерроу, но я все не решался задать этот вопрос, и вот теперь, когда она узнала меня лучше, я хотел убедиться, так ли это, и если так, то надолго ли; я уже сомневался, хочу ли я этой близости. Конечно, я не стал делиться с Дэфни своими мыслями. Теперь я понимаю, что оба мы, вероятно, подготавливали себя к неизбежности низменного акта, оба, как мне кажется, видели, что я, несмотря на все колебания, обязательно попытаюсь овладеть ею в течение вечера. Я считал, что имею на это право, поскольку, как летчик, постоянно рискую своей жизнью.
Это, конечно, и породило курьезное противоречие в моем поведении: я не только не пытался выглядеть как можно привлекательнее, а, наоборот, всячески принижал себя.
Я рассказал Дэфни, что во время учебы в университете увлекался боксом и занял второе место на соревновании университетов восточных штатов в классе спортсменов весом сто тридцать восемь фунтов. Я добавил, что ненавидел бокс, но не бросал его – наверно, чтобы доказать Дженет и себе, что и такой низкорослый человек чего-нибудь стоит, хотя вовсе не хотел прослыть «типичным наглым коротышкой». Я никогда не наносил сильных ударов, способных нокаутировать противника, всегда избегал грубых приемов – не только потому, что беспокоился о своих «музыкальных», как говорила мать, руках и о своем некрасивом носе и не хотел, чтобы он стал еще уродливее, но и потому, что мне не доставляло удовольствия причинять боль другим, хотя со временем убедился, что тот, кто не испытывает такого удовольствия, никогда не станет настоящим боксером. Я подчеркнул, что всегда занимал второе место, всегда был вторым пилотом.
Дэфни спросила, чем еще я увлекался в университете.
Я продолжал умалять свои таланты: сказал, что меня интересовали только отметки в журнале декана, которыми оценивались мои длиннейшие сочинения, такие неряшливые и неразборчивые, что, по мнению педагогов, в их непроходимых дебрях обязательно должно было что-то таиться. И еще история. Меня очень интересовало прошлое. Хотите послушать образец стиля моей зачетной работы? «Династия Меровингов, железной рукой управлявшая франками, в битве при Мориаке и на Каталаунских полях помогла Актиусу остановить продвижение гуннов, причем федераты франков под командованием Меровея дрались в первых рядах в самой гуще битвы».
– Боже милостивый! – воскликнула Дэфни.
– Вот я каков!
Я даже пошел на риск и упомянул имя Мерроу.
– Забавный парень, – заметил я. – Высмеивает новичков, а сам участвовал всего в трех рейдах.
Дэфни, как я обнаружил, была по-женски, до болезненного тактична: она высказывала свое мнение не раньше, чем выясняла вашу точку зрения, и часто отвечала вопросом на вопрос.
– А он хороший летчик? – поинтересовалась она.
– Отличный, – мрачно ответил я и поспешил переменить тему, опасаясь, что разговор станет слишком уж щекотливым.
После обеда, прямо посмотрев мне в глаза, она спросила, не хочу ли я пойти к ней.
Ответ мог быть только один, но все же я счел ныжным спросить:
– А квартирохозяйка? Как она относится к вашим визитерам? – Я и сам не знал, что имел в виду, и потому употребил этот иронический эвфемизм: визитеры.
– Миссис Коффин? Я же упоминала о ней в своей записке, – ответила Дэфни, игнорируя мою грубость с видом святой невинности, проявлявшейся как в выражении лица, так и в тоне голоса. – Она недолюбливает янки.
– Если судить по вашим словам, у вас частенько бывают гости.
– Не сказала бы, – искренне ответила она. Но не мелькнула ли грусть в ее глазах? Питт?
Каким же мерзавцем я себя чувствовал! Без всяких к тому оснований причинять неприятности девушке, с которой только что познакомился, и чуть ли не обзывать ее, а за что? Может, чтобы оправдаться перед самим собой за покупку презервативов еще до того, как я узнал, где она живет?
Первое, что сделала Дэфни, когда мы оказались в ее комнате (миссис Коффин, возможно, слышала, как я топал по лестнице тяжелыми башмаками, но не подала признаков жизни), это закрыла дверь на задвижку и со странным выражением лица, казалось, говорившим: «Взгляни-ка на меня! Ты когда-нибудь встречал другую такую умницу?» – уселась перед зеркалом за крохотный туалетный столик с единственным ящичком. Она, видимо, была очень довольна собой.
Потом ее лицо приняло обычное выражение, и она принялась расчесывать свои волосы, а я сидел на краю кровати и поражался ее откровенному самолюбованию. Проводя щеткой по волосам, она, казалось, бросала на самое себя голодные взгляды.
Пакет с «пайком гостеприимства» лежал на краю столика, и Дэфни начала исследовать его содержимое; флакончик с леденцами привел ее в десткий восторг, она даже подпрыгнула от радости, подбежала ко мне и попросила открыть, и пока я хвастался перед ней своей силой, она стояла передо мной и нетерпеливо хихикала. Она тотчас же затолкала в рот большой леденец и, еле ворочая языком, спросила, не хочу ли я выслушать один секрет. Дэфни вела себя, как котенок. Она уселась на противоположном краю кровати и, приподняв ножки, сбросила туфли. Я ответил, что, разумеется, хочу знать о ней все. Секрет, рассказанный со слишком большой конфетой во рту, оказался довольно-таки некрасивой историей о том, как по-хамски обошелся с Дэфни майор Сайлдж на одном из предыдущих танцевальных вечеров.
