предметом соглашения; но меня утешает то, что я знаю мнение Его Величества и г-на де Люиня обо мне и уверен, что конец венчает достойное дело; что, возвысив меня, Королева таким образом наделила меня завистниками и врагами; что намерения, которые я использую ради служения Королю, рождают и иные подобные, и если сильные мира сего желают добиться того расположения, коего я добился у Королевы, то делают это с целью использовать его иначе, нежели я, хотя это не представляется возможным, поскольку разум Ее Величества настолько склоняется в сторону спокойствия и желания служить Королю, что ни один человек не сможет этому препятствовать.
Маршальша отправила к Королеве капитана Бенша, долгое время находившегося при маршале; однако, испугавшись разгневать всех вышеназванных господ, Ее Величество не ответила. Затем герцог Монтелеонский пожелал, чтобы императорский посол, видевшийся с Королем, навестил Королеву в Блуа и написал об этом; Королева сказалась больной и не стала встречаться с ним.
Все это не удовлетворило их; любой ценой они желали удалить меня от Государыни; однако их робость и неизобретательность, вызванные страхом, помешали им принять решение приказать мне устами Его Величества оставить Государыню. Все их ухищрения прибавили к их недостаткам еще и дерзость; они решили отправить моему брату гонца, дабы он тут же отписал мне, прося уехать. Так он и поступил; я поверил ему и рассудил, что лучше будет опередить их, и отпросился у Королевы на некоторое время в Курсэ — приход, который был у меня возле Мирбо; они нашли повод отправить мне туда 15 июня письмо от Короля, в коем Его Величество заявлял, что доволен моим решением удалиться в свое епископство, и велел оставаться там или в одном из моих бенефициев до тех пор, пока он снова не призовет меня.
Я ответил, что не имею иных намерений, кроме службы Его Величеству и повиновения его приказам и мне нечего добавить, кроме того, что я со священным трепетом повинуюсь его желаниям; что я рад дать Его Величеству доказательства своей привязанности и верности, ибо это всегда являлось целью моего служения ему; что я прекрасно знаю: некоторые люди убеждают его в противоположном, однако Его Величество изволит понимать мои поступки, и недоброжелателям никогда не добиться исполнения дурных замыслов; что я верю: поступая так, как я поступал, я избегну порицаний, а мои действия будут одобрены даже теми, кто желал мне зла; и что, не достигнув пока сего счастья, я буду пытаться стяжать его, продолжая с прежним рвением совершать благие дела, дабы обвиняющие меня в дурных деяниях невольно закрыли рты; и что я умоляю Господа не относиться ко мне милосердно, если я хотя бы однажды помыслил или сделал что-либо вопреки своему долгу.
Когда Королева узнала о моем удалении, она отправила к Королю епископа Безьерского с поручением передать следующее: она не может смириться с тем, что меня удалили от нее только для того, чтобы сделать ей неприятное и вопреки ее пожеланиям удержать меня; она заявила, что очень удивлена, ибо знала: в течение всего этого времени я не давал повод быть удаленным; что ее окружают подозрительные люди, уверенные, будто в мыслях матери есть нечто против ее сына; что если Его Величество желает показать, что не доверяет этим наговорам и не стремится умножать их, то она умоляет его не поступаться его собственной славой и вернуть меня к ней; что эта просьба — одна из самых больших, с коими она только могла к нему обратиться: выполнив ее, он явит себя послушным сыном, а его враги не смогут оскорбить ее, заявив, что она лучше умрет, нежели станет терпеть, и ее разум сможет отдохнуть — а именно отдыха она желает всеми силами, ибо после того, как она правила во всеобщее благо, она более ни в чем не нуждается в этом мире.
Она посылала письмо за письмом и к г-ну де Люиню, убеждая его, что его поведение доказывает одно: он не доверяет — и даже не мне, но ей самой; что он поступает как человек, воображающий, будто она намеревается использовать меня, дабы смущать умы, а в подобном случае мое отсутствие будет даже полезнее, нежели мое присутствие; что, желая навести порядок в своих собственных делах, она хотела бы видеть меня рядом с собой, зная, что я буду ей полезен, и не усматривая в моем присутствии ничего, что может дать повод тем, кто, руководствуясь злобой, измыслил нечто подобное, хотя и уверен в обратном; и если окажется правдой, что я задумывал что-либо дурное, находясь возле нее, она лично ответит за мои поступки, предав себя в руки Короля тогда, когда он этого пожелает; что никому не пристало судить о ее будущих намерениях и наказывать кого-то до совершения преступления; что не должно предпочитать чье- то злобное отношение ее верности, иначе она будет вынуждена поверить, что ей не на что надеяться, кроме беспристрастного закона; что она убедится, будто все это время он относился к ней предвзято, веря ложным слухам, и тогда она в свою очередь будет вынуждена выразить свое недовольство и решится просить у Короля позволения уехать из королевства, дабы не давать повода слухам, будто она плела заговоры, в чем ее хотят обвинить; что, поскольку Король имеет честь доверять ей, он обязан показать, что не смущается верить некоторым неприятным ему персонам ради спокойствия собственной матери, нуждающейся в отдыхе и покое, предпочитая их всему остальному; однако она не может получить ни то, ни другое, пока Король внезапно меняет свои решения; что, наконец, если он не может избавиться от сомнений, что я якобы подготавливаю почву для смуты, она даст ответ Королю сама, и что ответа Королевы вполне достаточно, дабы спасти преступника, и что она, не желая отпускать меня домой без какого-либо предлога, тем не менее предоставила мне отпуск на неделю и теперь посылает ко мне с тем, чтобы я вернулся к ней уже завтра.
Эти страстные и одновременно полные разумных доводов письма не привели ни к чему: она не получила прямого отказа, но дело затянулось, и Люинь передал ей, что Королю наговорили про меня столько дурных слов, что он не может согласиться на мое присутствие возле нее; что с цепи спустили всех собак, причем это были не пустые угрозы; что Король не верит ничему из услышанного, но тем не менее многие сошлись во мнениях, что Королю необходимо дать отдохнуть.
Похожей монетой де Люинь отплатил и мне за те письма, которые я посылал ему: он отвечал, что многим обязан мне, обещал помочь, сетовал, что враги причинили мне столько зла, печалился, что не может рассеять тучи, сгустившиеся надо мной, однако обещал, что сделает это и вымолит для меня у Короля позволение вернуться. То же самое мне писал Деажан и его приближенные, одновременно отправляя к Королеве просьбы поговорить обо мне с Королем; однако они советовали ей не настаивать на том, что она горячо желает вернуть меня, ибо со мной поступят так же, как и в прошлый раз.
Королева со своей стороны торопила меня увидеться с ней, дабы убедиться, что подозрения Короля, высказываемые им в письмах, были ложными; однако я не желал делать сего, ибо знал, что мои действия могут повредить ей, и хотел явить пример безусловного повиновения, чтобы заставить поверить всех, что мои предыдущие поступки были искренними.
В течение шести оставшихся месяцев этого года я постоянно защищался от клеветы и ложных обвинений в свой адрес, и наконец меня вынудили удалиться в мое епископство.
Я надеялся, что во время моей встречи с Королевой будет присутствовать маршал де Витри, которого я просил об этом через две недели после смерти маршала д’Анкра: он обещал мне выполнить мою просьбу. Однако оказалось, что г-н де Люинь собирался сам назначить коменданта Бастилии, что было прерогативой Королевы; де Витри претендовал на это место, ибо, являясь лейтенантом, он уже занес ногу для шага вверх; я решил, что он желал таким образом служить Королеве, которая, уступив, доверила назначение на этот пост Люиню. Де Витри оказался решительно настроен против меня; он не только перестал быть моим другом, но — как будто я нанес ему великую обиду — проявил явный интерес, пытаясь овладеть теми средствами, которые использовались для ускорения моего падения.
Пока я был в Курсэ, случилось так, что отец Арну произносил проповедь перед Королем, направленную против символа веры гугенотов; четыре министра Шарантона обратились к Королю с неким текстом, в котором, якобы защищаясь от слов отца Арну, обращенных против их ереси, они говорили с Королем неподобающим образом и множество раз повторили ругательства и наветы против Божьей Церкви. Светское правосудие приняло некоторые меры, и Король своим повелением от 5 августа отверг это письмо, а также запретил своим министрам в будущем, без особого на то позволения, принимать подобные послания.
Однако, видя, что в духовном плане не сделано ничего, дабы найти средство против зла, зароненного в души после чтения сего вредного текста, на что гугеноты очень надеялись, хвастаясь, что католики не смогут защититься, я использовал свое пребывание в одиночестве, дабы сочинить им ответ, а поскольку в течение долгого времени я был отвлечен от исполнения своих обязанностей пастыря, то взялся за работу с таким рвением, что через шесть недель закончил сочинять его.
Сей поступок вызвал у окружающих уважение ко мне, а у иных — даже зависть; и хотя стало ясно,
