о масштабном военно-морском рейде на французские порты Канала, что несколько отвлекло бы внимание немцев от России. Слишком уж ограниченными были ресурсы британцев, тем более принимая во внимание ожидаемую в ближайшем будущем победу немцев на востоке.
Другим политическим персонажем, планировавшим извлечь выгоду из нападения Германии на Советский Союз, был Ёсукэ Мацуока – министр иностранных дел Японии. Сразу после получения информации о начале войны Мацуока добился аудиенции у японского императора и, даже не проконсультировавшись с кабинетом, предложил немедленно напасть на Советский Союз. Уже изрядно расстроенный тем, что он назвал «вероломным актом» Гитлера, японский премьер Фумимаро Коноэ выступил против планов Мацуоки. Этот отпор стал более эффективным благодаря противодействию японского военно-морского флота новой кампании на Азиатском континенте, вдобавок к большой занятости армии в Китае.
Наконец, в ответ на неистовый призыв немецкого посла в Токио, 1 июля Риббентроп телеграфировал, что приближающийся крах военного могущества России дает Японии уникальную возможность. Ее войска могут завладеть Владивостоком и продвинуться как можно дальше на запад, чтобы пожать руки наступающим немцам на полпути в Советском Союзе еще до наступления холодной зимы. Что именно ускорило это примечательное возвращение гитлеровской политики, в то время как немцы были абсолютно уверены в легкой победе над Россией, неясно, хотя в прошлом Рудольф Гесс довольно долго выступал за такой курс как один из фундаментальных принципов геополитической доктрины Карла фон Хаусхофера.
На совещании японского императорского совета 2 июля было решено, что, хотя военные приготовления к нападению на Советский Союз следует активизировать, тем не менее Япония будет ждать дальнейшего развития событий в войне между Германией и СССР, чтобы решить, какие действия следует предпринять. Перспектива войны и с Советским Союзом, и с Западом не привлекала членов совета, несмотря на энергичные усилия министра иностранных дел Мацуоки.
Проинформированное об этом решении собственными агентами или Государственным департаментом Соединенных Штатов, советское правительство продолжило переброску дальневосточных военных частей на запад. Эта переброска фактически началась еще в марте, то есть до заключения пакта о нейтралитете с Японией. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что удвоение японского гарнизона в Маньчжурии чрезвычайно встревожило правительство Соединенных Штатов. Тревога ни в коей мере не облегчалась неправильным толкованием расшифрованных, но вводящих в заблуждение японских посланий в Берлин. Но американские вопросы, как и давление на Токио, все же не отражали подавленности, свойственной переписке Риббентропа с японцами. Например, 10 июля немецкий министр иностранных дел телеграфировал, что, поскольку Россия близка к краху, просто невозможно, чтобы Япония не решила вопрос Владивостока и Сибирского региона после завершения военных приготовлений.
Единственным ответом Токио на призыв Риббентропа стало увольнение из японского министерства иностранных дел лучшего друга Германии Ёсукэ Мацуоки. С падения Мацуоки и принятия Японией курса в направлении первоначально легкой южной экспансии началось ее движение к итоговому поражению. Сам Черчилль признавал, что в казавшейся безрассудной политике Мацуоки, направленной на радикальное сотрудничество с нацистской Германией, заключался ее лучший и, возможно, единственный шанс реализовать победу во Второй мировой войне. Причины, оправдывающие ее бездеятельность в это время, приведенные японцами Германии, а именно нехватка танков и общая неготовность в Маньчжурии, отражали и недавний неудачный опыт Японии в столкновениях с советской армией в 1938–1939 годах.
Пока дипломаты трудились, постепенно стало вырисовываться не слишком многообещающее будущее операции «Барбаросса», хотя группа армий «Центр» еще продолжала быстро наступать на южном и северном флангах фронта. Швеция разрешила проход немецкой 163-й пехотной дивизии из Норвегии в Финляндию через свою территорию, но логистические трудности Крайнего Севера, а также необходимость поздней концентрации немецких сил в Северной Финляндии, чтобы не насторожить русских, привели к задержке немецкой атаки на Мурманск до 29 июня. Две атакующие немецкие горные дивизии под командованием генерала Эдуарда Дитля, не имея преимуществ внезапности и существенного превосходства в силе, действуя на сложной местности, вскоре были остановлены сопротивлением русских в 50 километрах от советского арктического порта.
Еще две немецкие дивизии при поддержке финнов также не добились успеха в слабой попытке перерезать Мурманскую железную дорогу в Кандалакше в следующем месяце. А основным силам финской армии под командованием фельдмаршала Маннергейма досталась задача захватить Восточную Карелию в середине июля. Финны извлекли пользу из более удобной местности, хорошей подготовки, коммуникаций и временного превосходства в силе, сложившегося в результате ослабления 23-й советской армии ради сопротивления быстрому наступлению немцев в Прибалтике, и к концу августа захватили почти все свои бывшие пограничные с Советским Союзом территории.
На ровной и легко проходимой местности Украины, в секторе группы армий «Юг» фельдмаршала Герда фон Рундштедта, тоже сложилась непростая обстановка, хотя здесь находилась 1-я немецкая танковая группа, которая медленно продвигалась вперед, в то время как, согласно плану, смешанные силы Германии и Румынии на правом фланге практически стояли на месте. Лемберг был взят 29 июня, к большой радости украинских националистов, коих в этом городе было большинство. Однако бдительность солдат Юго- Западного фронта генерал-лейтенанта Кирпоноса вкупе с четырехкратным превосходством в танках (2400:600) не позволили немцам развить этот успех. В результате примерно 25 советских дивизий в Карпатах, атаки которых неисправимый пессимист Рундштедт опасался на правом фланге, смогли отойти в полном порядке. Постоянные атаки частей Красной армии из-под прикрытия Припятских болот против 6-й немецкой армии на левом фланге Рундштедта замедлили продвижение вперед этого элитного подразделения.
Ярый противник военной кампании на востоке вообще, предпочитающий в любом случае ограниченное стратегическое наступление вдоль балтийского побережья на Ленинград, а не широкомасштабную кампанию вплоть до Украины, Рундштедт быстро понял, что вся предыдущая информация о России, поступавшая к нему, была чепухой. Даже немецкие карты территорий, расположенных за старой польской границей, оказались неверными. Главные дороги стали проселочными тропами, и, наоборот, железные дороги таинственным образом исчезли, зато целые города «американского типа» с крупными заводами неожиданно появились там, где, судя по немецким картам, не было ничего.
А тем временем в решающем центральном секторе Бока продолжалось наступление. Хотя 2-я и 3-я танковые группы присоединились к войскам в Минске уже 28 июня, неспособность немецкой пехоты в пешем строю успевать за танковыми подразделениями дала русским множество возможностей для спасения из котла в районе Белостока. Тем не менее вторая немецкая западня в районе Минска в течение первой недели июля помогла захватить более 300 000 советских пленных, составлявших основную массу 20 дивизий, а также такие безошибочные знаки победы, как 2500 танков и 1400 артиллерийских орудий. Немцы имели все основания для удовлетворения, и даже неизменно осторожный начальник штаба армии генерал Франц Гальдер 3 июля записал, что, «вероятно, не будет преувеличением заявить, что русская кампания была выиграна за две недели». LVI корпус Манштейна наконец вырвался с плацдарма на Двине и устремился по направлению к Ленинграду, а в центре танковая группа генерала Гудериана преодолела оборонительные укрепления на реках Березине и Днепре раньше, чем Красная армия успела набраться сил для того, чтобы занять сталинскую линию, преграждающую путь к советской столице[9] .
4 июля Гитлер объявил: «Практически враг уже проиграл эту кампанию. Это хорошо, что мы уничтожили русские бронетанковые и военно-воздушные силы в самом начале. Русские не сумеют возместить эту потерю». Фюрер признал, что труднее всего ему было сделать выбор относительно того, какому удару отдать предпочтение, на Москву или Ленинград. Вероятнее всего, чтобы как можно дольше оттянуть принятие судьбоносного решения, Гитлер решил, как заметил Гальдер 8 июля, стереть с лица земли бомбежками и Ленинград, чьей архитектурой восхищался художник, живший в душе Гитлера, и Москву, ненавистный фюреру центр русского национализма и большевистской идеологии. Очевидными причинами применения немцами этого воздушного геноцида стало желание избежать необходимости кормить население этих политических и культурных центров следующей зимой, что вряд ли могло прийти в голову сторонникам таких ужасов для немецких городов в течение следующих нескольких лет.
Со своими ближайшими сподвижниками Гитлер 11/12 июля поделился мыслями о «самом необычном чиновнике» Иосифе Сталине, который, будучи зависимым от подчиненной ему бюрократии для сохранения
